Незабудки
Шрифт:
Несчастный ограниченный человек, он не понимал, что ремнем не выбивает, а вбивает еще глубже мое прирожденное упрямство.
И желание идти к цели.
Я всегда, с самого детства намечал себе цель и шел к ней упорно до конца.
Отец порол, я плакал и кусал губы. Но сжимался еще сильнее. И знал: чем жесточе он меня порет, тем несомненней я должен следовать своим путем.
При всем при этом, как ни странно, внешне я был хорошим сыном.
И исполнял свой сыновний долг куда более рьяно, нежели какой-нибудь зализанный папенькин любимчик.
Как я уже сказал, выйдя на пенсию, отец начал свободное пьянство.
Свободное, а не домашнее.
Последнему он не встретил бы препятствий: кроткая мама, привыкшая угождать всему, восприняла бы как должное, стань он напиваться дома каждый день.
Но, вероятно, наши рожи опротивели отцу настолько, что он не мог провести в своих стенах лишний вечер.
Поэтому каждый день после обеда он начинал обход местных пивных заведений.
Именно обход.
Вероятно, будучи очень неуживчивым человеком, отец в принципе не сближался с людьми. Не имел друзей, не стал завсегдатаем ни в одной из конкретных забегаловок.
А просто шел от одной к другой, проводя в каждой время, достаточное для вливания очередной порции спиртного.
Зная географию нашего района и привычный маршрут отца, в определенный час я отправлялся за ним.
Отец, этот ставящий себя в пример человек, не знал своей дозы и всегда напивался до такого состояния, что самостоятельно уже не мог даже подняться от стола.
Найдя его в одном из наиболее вероятных мест – пьяного и в тысячу раз более злого, чем обычно – я тащил его домой на себе.
Всю дорогу слушая потоки брани в свой адрес.
Он проклинал меня, из последних сил волокшего на плече его тяжелую, обессиленную алкоголем тушу. Недостойного сына, который не слушает отца и не хочет становиться образованным человеком, и так далее, и тому подобное.
Дома отец обрушивался с удесятеренной мощью неукротимого гнева.
Он винил меня в том, что не может сам дойти до своей кровати и без моей помощи стащить башмаки.
Если у него хватало сил, то напоследок, раздевшись и выдернув из брюк ремень, он меня еще и порол.
Иногда, будучи пьяным мертвецки, ограничивался лишь руганью и проклятиями.
Я презирал и ненавидел его так, как может презирать и ненавидеть мальчик, наделенный талантами, своего ничтожного пьяницу отца, с которым вынужден показываться в общественных местах. И которого обязан слушать.
Признаться честно, я много раз готов был убить его пьяного, чтобы он перестал отравлять нам жизнь.
Но не сделал этого из боязни навредить маме.
10
Как ни странно, жестокий деспот отец принес мне пользу.
Точнее, дал мне знание, в сравнении с которым блекли те науки и предметы, что пытались вдолбить в мою голову школьные учителя.
Они восхваляли достижения гуманизма прошлых веков, торжество идеалов человечности над темным началом и так далее.
Жизнь с отцом убедила меня, что в основе всего лежит сила.
Не высокие материи, не духовные порывы, не всякая прочая идеалистическая шелуха. А просто насилие над более слабым – и бесконечное терпение с другой стороны.
Ведь когда отец бил меня, я не пытался дать ему сдачи, зная, что он сильнее меня.
Думая позже о тех детских открытиях, я пришел к выводу, что и вообще вся система человеческих отношений построена лишь на подчинении одной силы другой, более сильной.
Всегда связанном с насилием и унижением.
Еще не будучи пенсионером, отец, приходя домой со службы, куражился над нами.
Как я понимаю теперь, таким образом он вымещал на нас все, что весь день терпел от своего начальника.
В других семья нисходящая цепочка силы бывала очень длинной.
Отцы моих сверстников морально истязали своих жен, то есть их матерей.
Матери били и ругали детей.
А те, не имея иной возможности самоутвердиться, мучили кошек или собак…
Таким образом пирамида доходила до основания.
В моем случае все происходило иначе.
Моя милая, кроткая мама была неспособна унижать кого бы то ни было.
А я, в отличие от сверстников, не мог просто так пнуть кошку. Тем более – собаку.
Я обожаю собак. И когда мне представится возможность, обязательно заведу себе друга. Причем не какого-нибудь блудливого пуделя и не глупую таксу. У меня будет только немецкая овчарка – большая, серая и умная, напоминающая скорее дикого волка, нежели домашнее животное.
Признаюсь честно, я вообще люблю животных больше, чем людей.
Ведь они никогда не делали мне ничего плохого.
А люди столь жестоки, мелочны и ничтожны, что не заслуживают не только любви, но даже простого уважения…
Впрочем, я опять начал мыслить отрывками. Вернусь к отцу.
Который срывал на нас злобу, накопленную за день на службы. Но если смотреть глубже, становилось ясным, что начальника отца унижал свой собственный начальник, а того – еще более вышестоящий начальник. Самого высокого – какой-нибудь министр, министра еще кто-нибудь.
И лишь тот, кто сидел на вершине власти, имел самую сильную силу и мог безнаказанно унижать всех остальных.
Над ним имелось больше никого. Кроме бога, которого не существует, поскольку он выдуман лживыми и лицемерными людьми – в пару к дьяволу, для оправдания собственных пороков.
Поэтому смысл жизни заключается в том, чтобы оказаться на верху пирамиды. Сделаться носителем высшей необоримой силы – чтобы иметь возможность спокойно жить, не опасаясь унижения.
Но я не собирался взбираться на вершину пирамиды.