Незабываемые встречи
Шрифт:
Кроме важнейших исследований и открытий за пределами нашей страны, Потанин постоянно заботился о просвещении родной Сибири, привлекая к этому делу и своих друзей Н. М. Ядринцева, Колосова, Шашкова и других. Последний своими лекциями волновал все население Томска. Им велась усиленная пропаганда о необходимости создания Сибирского университета, открытия музеев, курсов и т. д. Образовывались кружки молодежи…
Работами Потанина очень интересовался Максим Горький, относившийся с большим уважением к Григорию Николаевичу.
«Где и что делает Потанин? — писал
Недавно прочитал его «Восточные мотивы» с наслаждением.
Ох, и большущее Вам спасибо за Потанинскую «Сагу», прочитал залпом, а потом набело с карандашом стал читать.
И до чего же вы, сибиряки, материалами заряжены густо, — особенно Вы с Потаниным, ведь вы можете азиатскую эпопею написать в широчайших масштабах».
В последние годы Григорий Николаевич обрабатывал сюжеты некоторых сказок и преданий, которые были близки друг другу, хотя и записаны у разных народностей на разных языках.
Подробное жизнеописание Г. Н. Потанина, оценка его научной и общественной деятельности являются еще задачей будущего.
В 1922 году мне пришлось снова побывать в Томске и посетить могилу неутомимого исследователя Азии. На ней стоял простой деревянный, некрашенный крест с краткой надписью:
Низким поклоном я почтил память того, кто всю жизнь свою со славой твердо и высоко держал в своих руках знамя русской науки.
МАСТЕР РАССКАЗА ИЗ НАРОДНОЙ ЖИЗНИ
Осенью 1904 года после всевозможных перекочевок по Томской и Тобольской губерниям я возвращался из сибирской ссылки в родные места. Время было тревожное. Продолжалась русско-японская война. В воздухе пахло грозой. В сердце народа бурлила ненависть. Достаточно было искры, чтобы вспыхнуло пламя революции.
В родной деревне, в пяти верстах от г. Череповца, я снял летнюю избу и стал жить с семьей.
Осенние месяцы — август и сентябрь были замечательны. Ясные, теплые, тихие дни так и звали быть ближе к природе. С маленьким сыном мы ходили рыбачить на ближайшую небольшую речку Кошту. В глубоких омутах ее мы ловили щук и окуней на жерлиц. Вечерами около дома, на пригорочке, собирались крестьяне — любители потолковать о событиях.
— Скоро ли кончится эта проклятая война? — спрашивали меня и рассказывали о своих крестьянских нуждах.
Наступали глубокие сумерки, зажигались огни, и крестьяне расходились по домам. Некоторые из них оставались, заходили ко мне в избу и просили что-нибудь почитать им поинтереснее. Книги я брал у соседа. У него были два журнала: «Неделя» и «Русское богатство», которые я и брал для чтения.
Однажды я прочитал повести «Мытарства» и «Среди рабочих» неизвестного мне писателя Семена Подъячева. Они понравились мне и крестьянам, я словно нашел клад. Передо мною предстал еще один интересный писатель. Подъячев рассказывал о своих героях с такой поразительной простотой и юмором, что многие из слушателей быстро запоминали содержание
И если не было у меня под рукой других книг, опять просили:
— Почитай, Петрович, что-нибудь из Подъячева.
— Да ведь все уже читано.
— Ничего, почитай еще, очень уж интересно.
И начинали разговоры о героях Подъячева.
— До чего могут дойти люди, что в тюрьме, говорят, лучше для них, чем в несчастном работном доме…
Это затрагивало интересы крестьянской бедноты и нравилось им, что вот есть писатель, который понимает их положение и сочувствует им…
Деревня хотя и считалась «своей», но в ней жили только дальние родственники — сущая беднота малоземельная. Ждать от них какой-либо материальной помощи не приходилось.
Волей-неволей пришлось перебраться в город, поступить в типографию переплетчиком. Крестьяне и тут не забывали. Каждое воскресенье они нас навещали, брали пачками разные газеты для чтения, спрашивали, нет ли каких новых рассказов Семена Подъячева.
Через некоторое время меня вызвали на службу в г. Петропавловск, Акмолинской области, в контору по приемке и отправке экспортного масла за границу, затем перевели в Курган, потом в Барнаул. И везде я следил за журналами, не появится ли что-нибудь нового из рассказов Подъячева. Но долго ничего не появлялось.
И здесь нашлось много слушателей, любивших такие рассказы Подъячева, как «С новостями пришел», «Свое взяли», «Сон Калистрата Степановича», «На спокое», «За грибками, за ягодками», «Шпитаты», «Забытые» и т. д.
Мы горячо полюбили «Павлыча». Таким он стал родным, близким, словно жил с нами. Хотелось знать уже больше об авторе как о человеке.
В 1922 году я перебрался в Ярославль на фабрику «Красный Перекоп». Администрация фабрики помнила меня как организатора подпольных кружков и первого библиотекаря. Сразу мне дали квартиру в Петропавловском парке.
У нас часто устраивались чтения произведений разных писателей. Тогда еще были в ходу Аверченко и Зощенко, а потом их заменили Шишков и Подъячев. В 1923 году в Москве в редакции газеты «Беднота» я узнал адрес С. Подъячева.
«Ну вот, — думал я, выходя из редакции, — наконец попался мне голубчик. Напишу-ка тебе письмецо дружеское».
Ответа ждал недолго, но написал его не сам «Павлыч», а сын Анатолий. И писал он мне, что «Павлыч» болен, просит приезжать в Обольяново погостить…
В конце мая я направился в Москву, а там устроился в автобус и покатил в Обольяново.
Дорога шоссейная, местность холмистая. По сторонам мелькают дачи и деревушки. Быстро мчится автобус, особенно под уклон и через мостики. За эти полтора часа дороги припомнилось, как в первый раз были прочитаны в «Русском богатстве» его повести, а потом бесчисленные чтения его книг в Сибири.
Вот и Обольяново. Из-за густой зелени парка ярко блеснул крест колокольни, сквозь деревья засверкал пруд и, наконец, барский двухэтажный дом, окруженный разными пристройками служб, конюшни и общежитий для челяди. В этой усадьбе, принадлежащей графу Олсуфьеву, не раз гостил Лев Толстой. Здесь в одной из комнат им был написан рассказ «Хозяин и работник». Теперь здесь жил Семен Павлович Подъячев.