Незабываемые встречи
Шрифт:
— Вы не к дедушке ли Спиридону? — спросил он и вызвался проводить нас.
Чем ближе мы подходили к дому народного поэта, тем сильнее бились наши сердца. Спускались сумерки, когда мы подошли к воротам дома, смотревшего тремя окнами на деревенскую широкую пустынную улицу.
Как только мы переступили порог, из-за дверей комнаты раздался звонкий девичий голос:
— Кто там?!
— Приезжие из Сибири.
Маня, внучка Спиридона Дмитриевича, узнала нас, бросилась обнимать и целовать.
Отворилась дверь комнаты. Мелкими шажками на кухню
— Да неужели это Иван Петрович и внучка Тонечка?! — и с радостью продолжал: — Милые вы мои, как доехали-то? — и начал обнимать и целовать то одного, то другого.
— Да что же мы тут стоим-то? — как бы спохватившись, заговорил он. — Проходите в комнату. Маня, Манечка, давай скорей самоварчик, да горяченькой картошечки приготовь, молока, творожку, сметанки, принеси огурчиков. Да рыжичков, Манечка, не забудь — хорошие рыжички, сам собирал…
— Да полно уж с рыжичками-то. Всех рыжичками угощаешь, да хвастаешь, что сам собирал.
Вскоре большой стол был уставлен тарелками и чашками; закипел самовар, появилась и горячая рассыпчатая картошка со свежим коровьим маслом.
Разговорам не было конца. Спиридон Дмитриевич то расспрашивал о жизни в далекой Сибири и о сибирских писателях, то начинал рассказывать о себе, об изданиях книг и стихов, переложенных на музыку. Он вставал, подходил к граммофону, выбирал пластинку с песней «Любо-весело», и мы слушали удивительные народные напевы, записанные на пластинку.
Далеко за полночь стала стихать наша горячая беседа. Я сделал попытку лечь спать, беспокоясь о здоровье Спиридона Дмитриевича, но она не увенчалась успехом. Разговор наш продолжался в его комнатке-спальне, которая была одновременно кабинетом и библиотекой. Там стояли любимые книги с автографами Л. Н. Толстого, И. З. Сурикова и др.
Свет давно погашен, а Спиридон Дмитриевич все еще не мог уснуть и после продолжительных приступов кашля, спрашивал меня:
— Иван Петрович, не спите? Подойдите ко мне.
Я подходил, садился около его кровати и слушал увлекательные рассказы о многочисленных встречах поэта с разными писателями и замечательными людьми. Только под утро он ненадолго уснул.
На другой день с утра к Дрожжину явилась делегация деревни Низовки. Они просили Спиридона Дмитриевича похлопотать насчет покупки дома для школы. Дом продавался где-то около Твери. Был назначен торг, и нужно было ехать туда.
Спиридон Дмитриевич согласился, предстояло выехать на станцию Завидово, а оттуда в Тверь. И выезжать нужно было часа в четыре дня, чтобы поспеть к поезду.
После ухода делегации наши разговоры продолжались. Он долго показывал свою библиотеку в пустом доме-зимовке. По его словам, там хранилось около четырех тысяч книг. Потом Спиридон Дмитриевич провел нас в любимый сад, в котором оказались собраны все растения Тверской губернии. Посидели с ним на скамеечке, где, бывало, любил он сидеть со своей женой Марией Афанасьевной, скончавшейся 23 марта 1920 года.
Тяжело было видеть тоску на его старческом лице, чувствовать, что смерть жены была для него еще свежей раной, сознавать, что спокойная радостная жизнь его в последние годы нарушена этим печальным событием. А между тем все напоминало о Марии Афанасьевне. Ягодные кусты, разные деревья, беседки — все это напоминало Спиридону Дмитриевичу о дорогой спутнице, и тяжелое состояние духа угнетало его. Я видел это и торопил его возвратиться в дом.
Спиридон Дмитриевич Дрожжин.
Дома нас ждал кипящий самовар и стол, уставленный разными закусками. Преодолев мрачное настроение, вызванное воспоминанием о жене, Спиридон Дмитриевич преобразился. Снова полились его увлекательные рассказы о встречах с интересными людьми.
Незаметно летело время. Приближался час отъезда.
— А вы погостите недельку у меня, отдохните, почитайте, я послезавтра вернусь, — советовал он. Но было твердо решено поехать вместе.
Молодой паренек-возница вошел в кухню.
— Дедушка Спиридон, лошадь готова.
Под окном стояла подвода, глубокая телега была до половины наполнена сеном.
Простившись с Марусей и поблагодарив ее за хлопоты, мы втроем уселись в телегу и тихонько выехали за околицу. Лошадь оказалась ленивой: как ни старался возница подгонять, она только махала хвостом и шла тихим шагом по грязной и разбитой дороге.
Было тихо и холодно. По небу ползли сплошные тяжелые тучи, сеял мелкий густой дождь, сквозь который ничего не было видно.
Тоня, закутавшись мешком, сидела в передней части телеги, а рядом с нею в старенькой шляпе с опущенными полями, закрыв плечи кожаным фартуком, сидел Спиридон Дмитриевич.
Подъехали к какому-то дому, где жили знакомые Дрожжина. Тут нас переодели в сухое белье, затопили плиту, поставили самовар, напоили и накормили. В полночь мы были на вокзале. Там скрещивались два поезда: один шел на Москву, другой — на Тверь.
В дождливую осеннюю полночь при свете железнодорожного фонаря мы распростились со Спиридоном Дмитриевичем. Я навсегда запомнил поездку и встречу с народным поэтом.
ПИСАТЕЛЬ-ЖИЗНЕЛЮБ
В 1918 году в Омске было организовано кооперативное учреждение «Центросибирь». Я служил там помощником заведующего книжным складом. Тогда открывали библиотеки по районам. Книг не хватало. Решено было командировать меня закупать книги по городам — вплоть до Самары.
В начале августа я приехал в Самару, остановился в номере гостиницы, а оттуда направился прямо в редакцию газеты «Средне-Волжского вестника» к редактору Краснослободскому. Он тоже был писатель и имел хорошие связи со всеми самарскими литераторами и заведующими книжных магазинов.