Незаконченные воспоминания о детстве шофера междугородного автобуса
Шрифт:
— Сложная эта штука — выбор жены, — вздохнул лейтенант. — Вот я сейчас имею возможность выбора. Офицер. Приличная зарплата. Ну и что? Какая-то кустарщина, никаких рекомендаций, никаких твердых правил…
…Наташке очень понравилось в деревне.
— Жила бы здесь всю жизнь, — сказала она, когда они сидели вечером на берегу реки. «Не жила бы», — подумал тогда Семен. Первым испытанием стала бы печь. Топить печь не так просто. Это не повернуть кран газовой плиты и поднести спичку к конфорке. Печь разжигают рано утром, обед, правда, не успевает остыть, но вечером надо протапливать снова, особенно зимою.
Наташка впервые была в настоящей русской деревне, не в дачном поселке среди берез, а просто в деревне. Обычно она ездила отдыхать с матерью на юг. Снимали комнату на двоих, обедать ходили в шашлычную. В доме Марии Трофимовны для нее все было интересным. Она рассматривала ухваты, сама попробовала достать из печи чугун и едва не опрокинула щи, приготовленные на два дня.
Мария Трофимовна давно, еще до войны, закончила учительский техникум, вышла замуж за военного и, хотя в те годы разводы были редкостью, меньше чем через год разошлась с мужем и вернулась в родную деревню. Теперь, когда она так долго прожила в деревне, она стала снова обычной деревенской женщиной, только одевалась более модно, потому что чаще ездила в районный город и не могла и не хотела отставать от таких же, как и она, учительниц.
Она держала корову, кур, поросенка, управлялась с хозяйством самостоятельно, учительская зарплата для нее была подспорьем, а не основным заработком. Не выбросив дедовых сундуков, она купила лакированный немецкий шифоньер, раскладной диван-кровать и громадный торшер, который зажигался только для гостей. За стеклом серванта у нее хранились подшивки журналов «Семья и школа» и «Пионер», на стенах были развешаны репродукции картин русских художников. Рядом висели фотографии, на деревенский манер собранные в большие рамы под стеклом, их можно было рассматривать бесконечно, как мозаику. Наташка пыталась угадывать родственников.
— Дед?
Семен подтверждал. Дед был совсем молодым, лет двадцати с небольшим. Надменно вздернутый подбородок, погоны прапорщика, на узкой груди с трудом умещались четыре георгиевских креста.
— Он был маленького роста? — спрашивала Наташка.
— Как ты угадала?
— Маленькие мужчины всегда хотят казаться выше и задирают голову перед фотоаппаратом по привычке. Ты вот высокий, поэтому, наоборот, сутулишься.
— Отец? — угадывала она.
— Нет. Муж Марии Трофимовны.
— Мать?
— Тетка, у которой я жил.
Она отыскала мать. Мать была снята на фоне полотна с нарисованными пальмами. Она сидела на высоком табурете в крепдешиновом платье с приколотой большой искусственной розой и, наверно, с трудом сдерживалась, чтобы не улыбнуться.
Больше всего было фотографий Марии Трофимовны. Они занимали целую раму, и непосвященному могло показаться, что это одна и та же размноженная фотография. На фоне школы, на лавочке сидела Мария Трофимовна, а сзади стояли мальчики и девочки. Если хорошо присмотреться, то можно было заметить: мальчики и девочки были каждый раз разными, да и Мария Трофимовна менялась. Через три-четыре фотографии на ней был другой костюм, и она все больше полнела. Семен насчитал двадцать девять фотографий. Двадцать девять выпусков начальной школы.
— Я выучила более
Семен еще в Москве много рассказывал Наташке об Осипове. Он подарил ей книгу о партизанском движении, об Осипове в ней было написано несколько строчек… Наташка о партизанах и подпольщиках читала только в книгах, и ей очень хотелось познакомиться с Осиповым. Она захватила с собой книгу, чтобы Осипов поставил свой автограф; когда в ее библиотеке устраивали читательские конференции и выступали писатели, она всегда просила сделать на книге надпись. У нее было много книг с автографами.
Осипов теперь снова жил в районном городке, и Семен с Наташкой решили съездить к нему, Мария Трофимовна предостерегла:
— С Осиповым будь поосторожнее.
— Почему? — удивился Семен.
— Говорят… — Мария Трофимовна замялась… — не то чтобы сошел с ума, но немного тронулся.
— В чем это выражается? — спросил Семен.
— Я же тебе писала. Он теперь директором промкомбината работает. Сапоги чинят, трусы шьют, простыни… А ведь просто так из начальства не отпускают? Почти первым человеком был в области, председатель исполкома. Еще поговаривают, раскрыли какие-то дела, когда служил в полиции.
Осипова застали во дворе комбината. Он обсуждал с плотниками, как лучше сделать пристройку к сапожной мастерской. Они обнялись, и Семен почувствовал: Осипов обрадовался, что он привез показать свою будущую жену.
Наташка была явно разочарована. Осипов, наверное, ей представлялся высоким и элегантным, напоминающим наших разведчиков в немецкой форме из кинофильмов про войну.
Осипов был всегда невысоким, а сейчас казался еще ниже: за последние годы он заметно растолстел.
— Сколько дней выделяете на меня? — тут же по-деловому поинтересовался Осипов.
— Сегодня и завтра, — сказал Семен. — Дома дела.
Осипов задумался.
— Пребывание попробуем сделать насыщенным и с небольшими потрясениями. — Он заказал телефонный разговор с какой-то школой и попросил директора: — Миша, готов принять меня и двоих москвичей? Кто? Узнаешь. Один твой знакомый.
— Я его знаю? — спросил Семен.
— Знаешь.
Семен перебрал всех знакомых, среди них не было ни одного директора школы.
На «Москвиче» Осипова они добрались до деревни, раскинувшейся вдоль реки. Директор школы их ждал. Он подошел к машине, церемонно и неловко поцеловал Наташке руку, чувствовалось, что он это делает нечасто и не очень, наверное, давно. В последние годы женщинам, все чаще стали целовать руки, что-то менялось в отношениях мужчин и женщин. А может, результат статей о правилах хорошего тона, подумал Семен.
Наташка заулыбалась, теперь для нее директор стал самым лучшим и интеллигентным человеком, ей люди нравились или не нравились сразу.
— Значит, мы знакомы? — сказал директор, протягивая руку Семену.
— Знакомы, — сказал Семен. Он был уверен, что видел этого человека, только не мог вспомнить, где и когда.
— Не мучайтесь, — сказал Осипов. — Помнишь, был пятилетний мальчик, который перехитрил всю вышгородскую полицию и убежал?
— Так это вы! Такой большой! — У директора увлажнились глаза. — Не представляете, как я рад, что вы такой, так выросли. — Директор разволновался.