Шрифт:
1
На спидометре 120 км/ч, на часах без четверти три ночи. На старенькой «Ниве» Мирон Ярушкин ехал по Ярославскому шоссе прочь от столицы. Он сделал радио тише и свернул на узкую асфальтированную дорогу, которую не ремонтировали лет двадцать.
Убитая дорога была тёмной, похожей на заброшенную аллею в Грозном времён Первой чеченской компании, не хватало только огненного зарева, догорающих зданий и страха в груди, который заставляет быть точным, внимательным к мелочам. Гигантские выбоины на асфальте затрудняли движение, пришлось перейти «на вторую». Лампы на фонарных столбах не работали, а луна пряталась за чёрными
Справа и слева от дороги росли тополя. И кто только высадил их здесь?.. кому это нужно? Мохнатыми ветвями деревья нависали над «Нивой», цепляясь за зеркала. Дважды Мирон выходил из машины и светил фонариком, измеряя препятствие на убитой дороге. Один раз открыл багажник, убедиться, что «она» никуда не сбежала, что лежит «она» в золотом покрывале, подвязанным узлом и больше не пугает его.
Ехал по ухабам минут двадцать. Потом начались гаражи из красного кирпича. «Ниву» провожали взглядами две собаки. Не лаяли. Сверкали глазами, шевелили ушами, принюхивались. Машина была будто из прошлого. От неё пахло бензином и добрым хозяином, который мог поделиться котлетой и снять с морды клеща. Собаки принимали «Ниву» за «своего», потому не бежали вслед – просто смотрели.
До озера оставалось километра три. Мирон решил близко не подъезжать к воде. Надо остановиться в трёхстах метрах, а дальше пешком. Так и сделал. Припарковался в кустах у бывшей пекарни, у самого уцелевшего здания. Он знал это место хорошо. Бывал здесь ещё в детстве, по путёвке выданной маме от профсоюза.
От лагеря под названием «Звёздочка Подмосковья» ничего не осталось, только рваная плотина и озеро, где маленький Мирон купался с друзьями. Узнавалась столовая: всего пару разломанных стен высотой по плечо, остальное – бетонные осколки между окрепших деревьев и арматура, торчащая из земли. Озеро тоже пострадало. Оно обмелело. Уменьшилось раза в два, при этом держа ещё приличные размеры.
Вопреки всем законам страны – водоём купили бандиты: поставили беседки на берегу, построили деревянный пирс на железных сваях и домик из досок в начале пирса, где проживал сторож. С пятницы по воскресенье сюда приезжали на рыбалку москвичи. Добычи хватало на всех и расценки на улов тоже приличные. Озеро когда-то было чистым, иначе кто бы разрешил в советское время детский лагерь здесь содержать, но сейчас оно сжалось и заболело. Обманывая природу и ловцов живности, точно перед выходными к воде подкрадывалась большая машина и выпускала живую рыбу: карпа, форель, даже сома и прочих, чтобы клёв был приличный. В озере рыба плодилась капризно, зато водились раки. Были они необычно упитанные с мощными клешнями, точно омары из жарких стран.
Однажды три лета назад Мирон хотел устроиться сторожем на это озеро. Но дошли слухи, что один охранник решил обмануть хозяев и отдал бесплатно беседку на целый день – то ли родственникам, то ли собутыльникам, но бандиты прознали о воровстве, приехали на двух немецких машинах и переломали мужику ноги железками – другим сторожам в назидание. Ярушкин сразу отказался от затеи провести тёплый сезон в подмосковном лесу. Не желал неприятностей… хотя и не боялся бандитов. Срочником он воевал в Чечне. Повидал там разного. Вспоминать не любил, но и не жалел о страшном опыте.
Пошёл мелкий дождь. Мирон тащил на спине свёрток, в котором упакована мёртвая женщина. Было тяжело, неудобно. Голова кружилась, тошнило. Спасал свежий воздух. Август выдался непривычно жарким. Казалось, что весь этот околевший скарб сейчас предательски развяжется и «она» выскользнет наружу, словно змейка из яйца, чтобы переродиться. «Чёртова стерва! Вот меня угораздило. Зачем я только припёрся сюда? – размышлял Ярушкин, опустив свёрток на сырую землю. – Леса у нас много, так нет – вези её к воде. Неужели схоронить негде?»
Он ещё раз затянул узел, затем встряхнул ношу. Внутри что-то бряцало. Ярушкин вспомнил о кортике, которым пробил ей грудь. «Почему звон? Откуда? Наверное, кортик сталкивается с её каменным сердцем, – думал Мирон. – Достать бы его – да чёрт с ним! Не хочу развязывать. Морду её видеть не хочу. Выброшу свёрток в озеро, похороню ведьму как морского офицера, только без залпа оружейного, только под бряцанье клинка».
Ярушкин снова закинул на спину труп и побрёл сквозь длинные сосны. Под ступнёй что-то хрустело и гадко хлюпало. Потом он увидел воду и домик охранника. Свет в сторожке не горел. Сегодня был понедельник – нет, уже начался вторник: москвичей нет, рыбы нет, и сторож куда-то смылся, а может, и спит спокойно.
Мирон десять раз спотыкнулся, но ни разу не упал. Ноги были ватные, а свёрток, словно прилип к спине.
«Вцепилась в меня, будто я обещал жениться, – обходя бывший пляж, рассуждал Мирон. – Сейчас избавлюсь от тебя, зараза такая».
Он шёл по плотине. Внизу негромко сливалась вода, убегая тихим ручьём, куда-то в лес, в траву, на волю. Осталось дойти до мостка, если тот ещё сохранился. Под мостиком глубоко – есть, где схоронить мёртвое тело в тёмной воде. А свёрток выудят обязательно. Кто-нибудь потянет леску, а там сюрприз с пробитой грудью. Рыбачков на выходных здесь, что комарья по ночам. Насекомые тоже хороши – пищат, лезут в лицо и уши. Мирон сначала отмахивался, затем просто отдувался, пугая кровососов хмельными парами.
Дойдя до мостка, опустил на траву свёрток. Немного устал и запыхался. «Курить не буду. Часовой на посту не спит и не курит», – отказал себе в радости Ярушкин, рассмеявшись в душе, потому что какой он часовой, он, скорее, могильщик. Мирон поднял глаза, увидел луну, которая выглянула на секундочку для него или чтобы проводить «её», потом опустил взгляд, и сквозь покрывало, расшитое жёлтыми нитями, которые называл золотыми, представил мертвецкое лицо с синими кольцами у глаз.
– Не бойся, ведьма-красавица, – негромко сказал Мирон, – тебя на дне быстро отмоют. И станешь ты рыбкою золотой, как в сказке. Кто вытащит тебя, тому ты исполнишь три желания. Повезёт кому-то.
Ярушкин снова взглянул на небо. Дождь прекратился, тучи куда-то сбежали. Начинался рассвет. Но луна ещё освещала комаров, которые летали перед носом, выбирая место для посадки. Мирон особенно сфокусировал зрение, будто хотел увидеть на луне русские флаги, и комары как-то сами собой слились в одну картину с маленькой планетой, превратившись в буксующие луноходы, только пищащие.
– Если это луноходы, то хорошо, – бормотал Ярушкин. – Пусть машины катаются по луне и смотрят на меня. А если это Бог следит за мной, то паршиво. Сидит Создатель в пыли на дне кратера и наблюдает, как я корячусь… что я творю…