Незаметные убийства

Мартинес Гильермо

– Да, правда, – сказал Селдом, – я об этом как-то не подумал… – На краткий миг взор его затуманился, словно он вдруг почувствовал страшную усталость или на него разом обрушились все возможные дополнительные гипотезы, порожденные таким выводом. И он добавил не слишком уверенным тоном, точно вынырнув из забытья: – У меня появилось дурное предчувствие. Я посчитал удачной мысль напечатать в газете все три символа серии… Но пожалуй, от завтрашнего дня до четверга останется слишком много времени.

Глава 18

Я до сих пор храню номер «Оксфорд таймс» за тот понедельник, ведь газета стала сценой для спектакля, специально разыгранного для одного читателя-призрака. Глядя сейчас на выцветшую фотографию мертвого

музыканта и нарисованные тушью символы и перечитывая заданные Питерсену вопросы, я вновь чувствую – вернее, мне опять чудится, – будто в мою сторону тянутся холодные пальцы, будто они касаются меня на расстоянии. Я опять и опять слышу дрогнувший голос Селдома, когда в пабе он прошептал, что, пожалуй, до четверга остается еще слишком много времени. Именно теперь, созерцая запечатленные на бумаге символы, я особенно четко представляю себе, какой ужас вызывали у него факты, свидетельствующие о том, что любые его догадки и гипотезы в реальной жизни вдруг начинают жить собственной таинственной жизнью. Но в то солнечное утро я был далек от дурных предчувствий и с энтузиазмом, к которому, должен признаться, примешалась и доля гордости – а может и доля глупейшего тщеславия, – читал эту историю, хотя заранее знал даже мельчайшие детали.

Лорна позвонила мне совсем рано, в голосе ее звучало крайнее возбуждение. Она тоже только что прочла газету и желала – обязательно! – чтобы мы пообедали вместе и я рассказал ей абсолютно все. Она не могла простить себе – и мне, разумеется, тоже, – что накануне вечером сидела дома, а я поехал туда, на концерт. По ее словам, она меня просто ненавидит за это, но все-таки попытается в полдень удрать из больницы и посидеть со мной в «Парижском кафе» на Литтл-Кларендон-стрит, поэтому я должен под любым предлогом отказаться идти обедать с Эмили. Мы встретились в «Парижском кафе». Мы смеялись и болтали о преступлениях, мы ели cr^epes [30] с ветчиной, и нас охватило какое-то совершенно глупое и безответственное веселье, посещающее лишь влюбленных, которых ничто вокруг, кроме них двоих, не волнует. Я рассказал Лорне все, что сообщил нам Питерсен; музыкант перенес очень тяжелую операцию на легких и был обречен. Его врач считал чудом, что тот сумел еще столько времени протянуть.

30

Разновидность блинов (франц. ).

– Абсолютно то же самое, что и в двух предыдущих случаях – я имею в виду смерть Кларка и миссис Иглтон, – сказал я и стал ждать, как Лорна отреагирует на мое маленькое открытие.

Лорна на миг задумалась.

– Нет, тут ты не совсем прав. Что касается миссис Иглтон… – отозвалась она наконец. – Я видела ее в больнице дня за два или за три до смерти, и она сияла от счастья, потому что результаты последних анализов показали явное улучшение ее состояния – лечение оказалось успешным, и болезнь начала отступать. Мало того, врач заверил ее, что она проживет еще много-много лет.

– Какая разница! – воскликнул я, словно замечание Лорны ничего в сущности не меняло. – Подумай сама, их разговор – врача и миссис Иглтон – происходил без свидетелей, и убийца вряд ли о нем знал.

– То есть, по-твоему, он выбирает людей, которые живут дольше положенного – вопреки диагнозу? Ты это хочешь мне доказать?

Ее лицо мгновенно потемнело, и она быстро указала пальцем на экран телевизора у стойки бара. Лорна сидела как раз напротив. Я повернулся и увидел улыбающееся лицо маленькой девочки с локонами, а ниже – номер телефона. Это было обращение о помощи, адресованное всей стране.

– Ты ее показывала мне в больнице? – спросил я.

Лорна кивнула.

– Сейчас она стоит первой в общенациональном списке – в очереди на трансплантацию, но жить ей осталось не больше двух суток.

– А отец? Как

он? – спросил я, потому что хорошо запомнил его совершенно безумный взгляд.

– В последние дни я его что-то не встречала, думаю, ему пришлось снова выйти на работу.

Она протянула руку и сплела свои пальцы с моими, словно желая покончить с грустной темой и побыстрее отогнать прочь совершенно неуместное здесь облачко. Потом подозвала официантку и попросила принести еще кофе. Я стал объяснять ей – и даже набросал на салфетке схему, – в какой именно позе и где стоял ударник на сцене. Потом поинтересовался ее мнением относительно того, что может спровоцировать остановку дыхания. Лорна немного подумала, помешивая кофе.

– Я сразу вспомнила об одном способе, который не оставляет никаких следов: достаточно подкрасться сзади и сильно зажать жертве одновременно рот и нос. Это называется «смерть Бёрка». Уильям Бёрк – ты, наверное, видел его изображение в музее мадам Тюссо… Помнишь? Шотландец, владелец постоялого двора, убивший таким вот образом шестнадцать постояльцев. Зачем? Чтобы продать трупы в анатомический театр. А если у человека вдобавок еще и слабые легкие… Всего несколько секунд – и конец. По-моему, убийца именно так его и задушил – он ведь не подозревал, что луч света снова вернется к ударнику. А когда старик опять оказался на виду, убийца тотчас отпустил его, но дело было сделано: остановка дыхания и, наверное, остановка сердца. А потом весь зал наблюдал, как несчастный поднес руки к горлу, словно его душит призрак… Это типичная реакция человека, которому не хватает воздуха.

– Еще одна просьба, – сказал я. – Ты смогла бы поподробнее расспросить своего приятеля патологоанатома о результатах вскрытия Кларка? Инспектор Питерсен считает, будто нашел собственное объяснение случившемуся.

– Наверное, смогла бы, – отозвалась Лорна, – он уже несколько раз приглашал меня поужинать с ним. Ты полагаешь, мне следует принять приглашение и попытаться выведать у него что-нибудь интересное?

Я засмеялся, а потом быстро проговорил:

– Нет уж! Лучше я поживу с неразгаданной тайной.

Лорна, словно очнувшись, быстро глянула на часы.

– Ой, мне пора возвращаться в больницу, – всполошилась она, – но ты еще ничего не рассказал про серию символов. Надеюсь, это можно объяснить на доступном для меня уровне, я ведь успела совсем позабыть математику…

– Не страшно! Понимаешь, самое поразительное здесь – как раз простота разгадки или, вернее, решения. Серия – это всего лишь числа. Один, два, три и четыре… и символические обозначения этих чисел, принятые у пифагорейцев.

– Братство пифагорейцев? – спросила Лорна таким тоном, как будто название пробудило в ней какое-то смутное воспоминание.

Я кивнул.

– Мы их бегло изучали в курсе истории медицины. Они верили в переселение душ, правда? Насколько мне помнится, у них была в ходу весьма жестокая теория относительно душевнобольных людей, потом ее воплотили в жизнь спартанцы и врачи в Кротоне [31] … Ум почитался высшей ценностью, и они утверждали, что умственно отсталые – это реинкарнация тех людей, что совершили в прошлых жизнях самые тяжкие грехи. Считалось, что надо дождаться, пока они достигнут четырнадцати лет – критического возраста для страдающих болезнью Дауна, и тех, кто выживал, использовали в качестве подопытных кроликов в медицинских экспериментах. Пифагорейцы первыми попытались осуществить пересадку органов… Кстати, у самого Пифагора часть ноги была сделана из чистого золота. И еще они первыми стали вегетарианцами, только вот им запрещалось есть бобы, – добавила она с улыбкой. – А теперь мне и вправду пора бежать.

31

Кротона —город в Италии, где Пифагор основал свою школу, религиозно-философское братство.