Незаметные убийства

Мартинес Гильермо

Селдом смотрел на меня так, словно ждал, что я тотчас предложу ему какое-нибудь объяснение. Я и на самом деле задумался, но при этом чувствовал себя не в своей тарелке.

– Естественно предположить, что в Англии люди не пролезают на концерты без билетов, – заметил я.

Селдом от всей души расхохотался.

– Нет, разумеется, во всяком случае, на благотворительные концерты… Ладно, выкиньте эти глупости из головы. Питерсен просто хотел посмеяться надо мной, сегодня он впервые был в хорошем настроении. Три человека, которые не заняли положенных им стульев, – это три инвалида в колясках. Питерсен был страшно горд проделанной работой. В списках, составленных его людьми, все сошлось тютелька в тютельку. Как он полагает, задача наконец-то чуть-чуть сузилась, и вместо пятисот тысяч человек, обитающих в Оксфордшире, в круг их внимания отныне должны попасть всего восемь сотен, посетивших концерт. И Питерсен уверен, что очень скоро сумеет сократить и это число.

– Трое в инвалидных колясках, – повторил я. Селдом с улыбкой кивнул.

– Да. Разумеется, он отсеет этих троих, а также

группу детей-даунов из специальной школы, и еще несколько очень пожилых женщин, которые скорее годились бы на роль потенциальных жертв…

– А вы полагаете, что главное в его, так сказать, сортировке – это возраст?

– Ах да! У вас же есть своя идея на сей счет… Люди, в той или иной степени переступившие порог отведенного им срока, то есть живущие сверх отпущенного им времени… Да, тогда возраст не должен служить критерием отбора.

– А сказал вам Питерсен что-нибудь новое по поводу вчерашней трагедии? Уже есть результаты вскрытия?

– Да. Он хотел быть уверенным, что музыкант не принял что-то перед концертом и это что-то не вызвало остановку дыхания. Хотел полностью исключить подобную версию. И ничего такого действительно обнаружено не было. Как и никаких признаков насилия, например пятен на шее. Питерсен склоняется к мысли, что на него напал некто, хорошо знавший программу концерта: ведь злоумышленник выбрал самый длинный отрезок времени из тех, когда ударник отдыхает. Но это означало еще и то, что музыкант окажется в темноте, луч прожектора упадет на его коллег. Инспектор также исключает возможность, что преступление совершил кто-то из оркестрантов. Есть единственная версия, особенно если учитывать местоположение ударника – в самой глубине сцены, а также отсутствие следов у него на шее… Кто-то взобрался на сцену сзади…

– И зажал старику одновременно нос и рот. Селдом глянул на меня не без удивления.

– Это мне подсказала Лорна. Селдом кивнул.

– Да, мне следовало догадаться: Лорна знает о преступлениях абсолютно все. Так ведь? Врач, проводивший вскрытие, говорит, что шок от внезапного нападения мог спровоцировать остановку дыхания – и музыкант просто не успел оказать сопротивления. Кто-то подкрался сзади в темноте и напал на него – вот единственное разумное объяснение… Но мы-то своими глазами видели другое.

– Вы же не станете рассматривать версию с привидением? – спросил я.

К моему удивлению, Селдом словно бы всерьез задумался над вопросом, и я заметил, как дрожал у него подбородок, когда он медленно выговорил:

– А знаете, из двух версий я бы выбрал вторую, с привидением.

Он отпил кофе и снова пристально поглядел мне в глаза.

– Страсть всему находить объяснения… Я ведь хотел с вами сегодня встретиться, чтобы показать вот это…

Он открыл папку и достал из нее картонный конверт.

– Питерсен показал мне фотографии, когда я сидел у него в кабинете, и я попросил позволения взять их с собой и разглядеть повнимательнее. Завтра их надо возвратить. Но мне хочется, чтобы и вы на них взглянули. Фотографии с места убийства миссис Иглтон. Первая смерть, самое начало истории. Инспектор вернулся к вопросу: каким образом круг из первого послания связан с миссис Иглтон? Как я уже говорил, мне кажется, будто вы увидели там что-то еще, что-то, чему до сих пор не придали должного значения, но в какой-то складке вашей памяти это хранится. Я подумал… Может, фотографии помогут вам вспомнить. Вот, снова все как было, – он протянул мне конверт, – гостиная, часы-кукушка, шезлонг, доска для игры в скраббл. Как мы знаем, во время первого убийства он совершил ошибку. Из чего должны извлечь… – Взгляд его словно уплыл куда-то, сделался отсутствующим, потом Селдом пробежал глазами по столам, потом глянул в сторону коридора. И вдруг выражение лица математика стало суровым, что-то из увиденного его насторожило.

– В моем почтовом ящике лежит… – произнес он. – Это странно, ведь почтальон уже приходил утром. Надеюсь, лейтенант Сакс все еще крутится где-нибудь поблизости. Подождите минутку, я пойду взгляну.

Я повернулся на своем стуле и убедился, что с того места, где сидит Селдом, действительно был виден последний ряд почтовых ящиков, сделанных из темного дерева. Именно туда опустили пакет. Я вдруг обратил внимание и на то, что к почте сотрудников колледжа свободный доступ мог иметь кто угодно, но, в конце концов, и в Институте математики никто за почтовыми ящиками не присматривает. Когда Селдом вернулся, он достал из конверта толстую книгу и широко улыбнулся, словно получил приятный и неожиданный сюрприз.

– Помните того фокусника, о котором я вам рассказывал? Рене Лавана? Сегодня и завтра он выступает в Оксфорде. Вот билет на любой из двух дней. Но завтра я пойти не смогу – уезжаю в Кембридж. Значит – сегодня. Кстати, а вы не собираетесь присоединиться к математикам?

– Нет, – ответил я и поспешно добавил: – Скорее всего нет: завтра у Лорны выходной.

Селдом слегка приподнял брови.

– Решение самой важной задачи за всю историю математики – и красивая девушка… Выигрывает, разумеется, девушка!

– Но вот на представление вашего мага и фокусника я бы, конечно, сегодня вечером сходил.

– Еще бы! Он того стоит, – заговорил Селдом с несвойственным ему пылом. – Вам просто необходимо на него посмотреть. Начало в девять. А теперь, – сказал он тоном, каким дают школьникам домашнее задание, – возвращайтесь домой и до вечера постарайтесь сосредоточиться на фотографиях.

Глава 20

Я вернулся домой и сварил побольше кофе, потом застелил постель покрывалом и одну за другой разложил на нем все фотографии, собранные

в конверте. Рассматривая их, я вспомнил, как некий фигуративный художник произнес такую безусловную для него аксиому: фотография всегда хуже отражает реальность, чем живопись. Во всяком случае, теперь я и сам легко в этом убедился, потому что в картине, возникшей на покрывале и составленной из безупречно точно повторяющих реальность образов, какая-то ее часть была безвозвратно утрачена. Я попытался поменять некоторые снимки местами. «Что-то, что я видел». Я предпринял новую попытку – и расположил снимки в той последовательности, в какой открывалась мне картина преступления в памятный день. «Что-то, что я видел», а Селдом нет. Почему именно я? Почему, интересно, и он тоже не мог этого заметить? «Потому что только вы один смотрели на все глазами новичка и постороннего», – сказал мне Селдом. Да, пожалуй, это можно сравнить с трехмерными изображениями, созданными с помощью компьютеров, которыми так бойко торгуют на лондонских площадях: если старательно в них всматриваться, абсолютно ничего не увидишь, но стоит ослабить внимание, как мелькнет картинка. Итак, во-первых, я увидел Селдома, который быстро шагал по гравиевой дорожке в мою сторону. Здесь, разумеется, такой фотографии не нашлось. Но я отчетливо помнил и наш разговор перед дверью, и миг, когда он спросил меня про миссис Иглтон. Я указал ему на инвалидное кресло с мотором, стоявшее на галерее. Иначе говоря, кресло он тоже видел. Мы вместе вошли в гостиную; вот его рука поворачивает дверную ручку, и дверь беззвучно открывается. Потом… все стало более расплывчатым. Я помню мерный стук маятника, но тогда вряд ли обратил внимание на время. В любом случае такой должна была бы быть первая фотография: вид с порога, у входа – вешалка, сбоку – часы. И то же самое – последнее, что, покидая дом, видел убийца. Я мысленно положил воображаемый снимок на соответствующее ему место и спросил себя: каким должен быть следующий? Что еще я заметил, прежде чем мы обнаружили тело миссис Иглтон? Я инстинктивно искал ее глазами в том же самом кресле с вытканной цветами обивкой, в котором она встретила меня в день нашего знакомства. Я поднес к глазам снимок, запечатлевший два небольших кресла на фоне ковра с ромбами. За спинкой одного из кресел поблескивали хромированные ручки инвалидной коляски. Обратил ли я тогда внимание на коляску, притаившуюся сзади? Нет, вряд ли. Я с отчаянием почувствовал, как все вдруг словно помутнело, стало расплываться. Единственный снимок, накрепко засевший у меня в голове, – тело миссис Иглтон в шезлонге, ее открытые глаза, как будто этот единственный образ излучал слишком сильный свет, из-за чего все остальные картинки попадали в тень. Да, пока мы подходили, я конечно же видел дощечку для игры в скраббл и рядом две маленькие формочки с буквами. Разумеется, следующая фотография увековечила положение дощечки. Снимок сделан с очень близкого расстояния, поэтому все слова читаются легко. Мы с Селдомом однажды их уже обсуждали. Ни он, ни я не питали на сей счет никаких иллюзий – ничего интересного эти слова нам открыть не могли, и они конечно же никоим образом не были связаны с первым символом. Инспектор Питерсен также не придал им особого значения. Мы дружно сошлись во мнении, что символ был выбран заранее, то есть до совершения преступления, а не спонтанно. И все-таки я повнимательнее вгляделся в фотографии формочек для букв. Ведь их я тогда точно не видел. В первой стояла только одна буква – А. Во второй – две: К и О, что наверняка свидетельствовало о том, что миссис Иглтон играла до самого конца, пока все буквы из мешочка не были использованы. Потом она уснула. Я позволил себе отвлечься и попытался придумать английские слова, которые еще можно было составить при помощи этих последних букв. Но в голову мне ничего не пришло, хотя, решил я, миссис Иглтон какое-нибудь слово непременно придумала бы. Почему я не заметил формочек раньше? Я постарался припомнить, как именно они располагались на столе. На том самом углу, рядом с которым стоял Селдом, подняв подушку. Итак, подумалось мне, искать я должен именно то, чего тогда не видел. Я снова уставился на фотографии, отыскивая детали, которые в тот день ускользнули от моего внимания. Вот последний снимок: страшное мертвое лицо миссис Иглтон. Нет, вроде бы ничего нового. Таким образом, остались три вещи: формочки для букв, часы у входа, инвалидная коляска. Коляска… Может, тут и кроется разгадка символа? Треугольник – для музыканта, рыба, читай аквариум, для Кларка, а для миссис Иглтон… круг – колесо ее инвалидного кресла-коляски. Либо «О» – начало слова «omert'a», как решил Селдом. Хотя круг, собственно, мог означать что угодно. Но ведь в формочке осталась именно буква «О». Интересно. Хотя, может, ничего интересного тут и нет, просто глупое совпадение? Вероятно, Селдом увидел букву «О» в формочке, и ему пришло на ум именно слово «omert'a». Селдом позднее сказал еще что-то… в тот день, когда мы вместе вошли на крытый рынок… Ага, вот! Он возлагал большие надежды на мой взгляд, «потому что я не был англичанином». Но что представляет из себя «особый английский взгляд»?

Я вздрогнул, услышав характерный шорох – кто-то подсунул под мою дверь конверт. Я распахнул дверь. Там стояла Бет. Она быстро выпрямилась, щеки ее вспыхнули. В руках она держала еще несколько конвертов.

– Я решила, что тебя нет дома, – сказала она, – поэтому не постучала.

Я пригласил ее войти, а сам поднял с пола конверт. В нем лежала открытка с иллюстрацией из «Алисы в Стране чудес» и надпись: «Приглашение на несвадьбу».

Я посмотрел на Бет с непонимающей улыбкой.

– Дело в том, что мы пока не можем пожениться, – пояснила она. – Бракоразводный процесс иногда тянется очень долго… но мы решили все же устроить праздник. – Она увидела фотографии, разложенные на кровати. – Семейные снимки?