Незавершенный роман студентки
Шрифт:
– Я выпил. Да и время не самое рабочее… – попытался он отговорить Циану от этой затеи, но она уже направилась к навесам, пригрозив на прощание оставшимся в беседке:
– А вы, ребята, оставайтесь здесь! И не смейте подглядывать, иначе превращу в свиней!
Писатель, который было встал, тотчас сел обратно. Разумеется, он не верил в чудеса, описанные некогда его коллегой Гомером в «Одиссее», но если эта тоненькая девчонка сумела швырнуть его на землю с такой легкостью, почему же ей не под силу превратить человека в свинью?
Циана вышагивала царственной походкой (специально обучалась), а Пракситель, очарованный, шел следом. Циана считала, что эллины ходили именно так и что все они были красивы. А они в большинстве своем оказались коротконогими и низенькими. Неужели возведенный в культ спорт так и не дал никаких результатов? Или на стадионах подвизались всего лишь сотня-другая красавцев идолов, а остальное население – пузатое и толстозадое?
– Сколько куросов [14] и кор [15] ! – воскликнула Циана, остановившись перед одним из навесов, заставленным обнаженными Аполлонами и Персефонами в хламидах.
14
Курос – в искусстве древнегреческой архаики статуя юноши-атлета
15
Кора – в древнегреческом искусстве статуя прямо стоящей девушки в длинных одеждах.
Воскликнула и тотчас прикусила язык. Ведь искусствоведы окрестят так эти статуи двадцать веков спустя. Но это не являлось ошибкой, поскольку слово «курос» означало юноша, а «кора» – девушка. «Как много их здесь и как мало этой красоты уцелеет!» – грустно подумала Циана.
– Кустарщина! – непонятно почему стал оправдываться перед Цианой Пракситель. – Мы, скульпторы, зарабатываем на них хлеб насущный. Мои соплеменники заказывать их заказывали, а расплачиваться не спешат… Вон сколько мрамора перевел… К тому же сейчас в моду входит Гермафродит. Только вот я не понимаю, что такого в нем находят. Ты можешь объяснить этот культ сына Афродиты? Придется переделать аполлонов и персефон в гермафродитов.
– Пракси, а почему аполлоны обнажены, а персефоны задрапированы? – спросила Циана заплетающимся языком. Коринфское вино и эллинское солнце делали свое дело.
– Потому что богинь запрещено изображать обнаженными.
– Наверное, поэтому-то у вас в моде гермафродиты? Твои сладострастные сограждане хотят созерцать все одновременно. Ведь так дешевле.
– Нет, такой женщины я не встречал в своей жизни! – воскликнул Пракситель. – А какая остроумная!
– Пракси, скажи, есть у тебя статуя Сатира, разливающего вино? И еще Артемида…
– Артемид у меня много, а подобного сатира… я собираюсь начать на днях. Впрочем, откуда ты знаешь, что я буду ваять его? – удивленно посмотрел на Циану Пракситель.
– А другой сатир, что стоит, прислонившись к дереву? – уходя от ответа, быстро задала следующий вопрос Циана.
– Я продал его.
– Ты великий скульптор, Пракси, – заявила Циана, направляясь величественной походкой к следующему навесу. – Хотя ты не совсем в моем вкусе.
– Неужели? – обеспокоился великий ваятель.
– Елейный очень, а мне больше по душе реалисты.
– Что?
«Ничего не скажешь, влипла, – подумала Циана. – Теперь придется объяснять ему, что такое реализм».
– Понимаешь, слишком уж красивым ты все изображаешь. А в жизни не так. Ты даже сатиров изображаешь красивыми. А что такое сатир? Если верить вашим сказкам, козел! Развратный козел! В лучшем случае, похож вон на того писаку, а ты непременно изображаешь его красивым! – не сдержалась-таки Циана, выразив свою антипатию к автору трагедий.
Пракситель обескураженно смотрел на Циану. До сих пор никто не осмелился говорить ему такое.
– Но мы обязаны учить народ ценить красоту. Когда-то божественный Перикл давал людям вознаграждение за то, что они посещали театр. И все ради того, чтобы они научились любить искусство… Да меня прогонят из города, если я буду заниматься подобным.
– Знаю, знаю, ты не виноват, – великодушно простила его Циана. – В конце концов, в твоем искусстве отражен кризис античного полиса [16] .
16
Полис – город-государство, форма социально-экономической и политической организации общества и государства в Древней Греции и Древнем Риме.
– Чего-чего полиса? – уставился на Циану ваятель, и она поняла, что снова сболтнула лишку.
– Не обращай на меня внимания, Пракси. Делай, как знаешь! Ты лиричный, нежный, созерцательный и тебе очень удаются светотени. Это ты знай! Твое имя стоит в одном ряду с Фидием и Мироном… Да, век предыдущий был великим веком! Кресилай, Поликлет… А Пифагор Регийский, а твой отец Кефисодот. Да и ваш пек будь здоров!… Что ты думаешь о Лисиппе?
Побледневший, покрывшийся испариной, Пракситель стоял и молчал.
– Хорош, да? – ответила за него Циана и догадалась, что он непременно спросит ее откуда она, женщина, пусть и гетера, так хорошо знает историю эллинской скульптуры?
– Лисипп? – вымолвил Пракситель. – Он еще молод…
– Молод, но станет великим скульптором так и знай! Скопас тоже очень даже ничего! – Она присела на корточки перед великолепной черной вазой с вылепленными по ней красными фигурками и спросила: – Эй, откуда это у тебя? Это невероятно ценная вещь. Береги ее, слышишь? Самое малое, лет через сто, – начала Циана и снова прикусила язык. Она видела эту вазу в музее, значит, ваза уцелела, сохранилась в столетиях.
Циана перешла к следующему навесу, в центре которого возвышалась огромная каменная колонна, а вдоль стены стояло множество амфор, одна красивее другой. Циана присела на корточки, чтобы полюбоваться ими, и стала безошибочно определять вслух по стилю рисунков какие из них коринфские, какие самосские а какие родосские. Лицо скульптора окаменело от суеверного страха. Заметив это, Циана взобралась на подиум, на котором была установлена мраморная колонна, встала возле нее и сказала:
– Ладно, я больше не буду. А теперь изобрази меня красивее, чем я есть на самом деле.