Неземные соседи
Шрифт:
Монта наполнило приятное тепло.
Он опять собрал дрова и разжег новый костер, выпил из фляжки большой глоток воды и отрубил от туши большой кусок мяса. В качестве топора он использовал острый камень, которым и срезал с мяса шкуру, а потом поджарил кусок на завтрак. Мясо быао жестким и сочным.
Поев, он отыскал камень, который можно было использовать в качестве молотка, и выдолбил им из другого камня мало-мальски подходящий топор. Рассмотрев свое творение, Монт невольно усмехнулся. Он делает успехи! К черту — разве он не в каменном веке? Еще неделя, и он вступит в бронзовый век!
Он обработал то, что еще осталось от мяса, нарезал узкими и тонкими полосками и разложил вялиться на солнце. Потом спустился на луга, собрал горсть красных ягод. Он выдавил их сок на мясо, растопил немного жира, что смог собрать, и полил им мясо. И довольно улыбнулся. Возможно, это не самый лучший пеммикан, какой бывает на свете, но его хватит, чтобы продержаться несколько дней.
Это все, что ему нужно.
Потом Монт сел, скрестив ноги, перед пещерой и долго смотрел на равнину внизу. Время настало! Теперь или никогда!
Он отключил все остальные мысли и думал
Только с чего ему начинать?
Хотелось подумать основательно, шаг за шагом.
Должен быть ключ!
Может, ему стоит начать с Марка Хейдельмана, который первым рассказал ему о Сириусе-IX? Было ли это началом? Нет, надо уйти в прошлое еще дальше. К первым дням человечества на планете Земля!
Вдруг он вскочил и огляделся.
Да я слепец, слепец. Вот же оно — прямо передо мной!
Да.
Пещера.
Огонь.
Каменный топор.
Он взял кусок камня, из которого сделал топор, и крепко сжал его, так что побелели суставы.
Каменный топор.
Начало.
Ключ!
Выдержки из записной книжки Монта Стюарта:
Мой дневник выглядит так, будто его вытащили из могилы. Чудо, что еще держатся листики. Мне кажется, то, что я тут пишу, никто никогда не прочтет, но почему-то для меня это не имеет никакого значения. Или имеет? Тягу выговориться, наверное, чувствует каждый человек.
Я сейчас возбужден. Мне кажется, я вижу ответ и должен попытаться его записать. А потом, может быть…
Если рассматривать в правильной перспективе, это не так уж трудно. Кажется, коридор времени можно обозреть назад достаточно далеко. Небо! Ну, разве не смешно, что человек что-то полжизни учит, а потом — если наступает время — совершенно не находит этому применения? Каждый семестр в своих вводных лекциях я объяснял: «Если вы хотите правильно понять людей, вы должны вернуться к самому началу. Письменные сообщения существуют только последние несколько тысячелетий, а ведь человеку уже почти миллион лет. Вот туда вам и надо вернуться, к самым первым началам…»
Начала?
Откуда мы знаем историю земного человека? Как нам распутать его прошлое?
Мы откапывали его орудия труда. Каменные орудия.
Каменный век.
Мезолит.
Неолит.
Это так нам знакомо, что мы даже не задумываемся над этим. Кто усомнится в основах своей культуры? Все кажется естественным и неизбежным.
С самого начала, как только человек стал человеком, он создал орудия труда. С ними он жил, охотился, защищался и выражал себя.
Когда земной человек создал первое орудие труда, он одновременно определил и свою судьбу. Все позднейшее было лишь следствием этого акта творения: копья, гарпуны, луки и стрелы, плуги, колеса, искусство письма, города, самолеты, бомбы, космические корабли…
Таким был путь земного человека.
Но был ли он единственно возможным?
Что случилось бы, если бы человек никогда не сделал этого первого шага?
Если бы он пошел совсем другой дорогой?
Если бы ему никогда не пришла идея создать то самое первое каменное орудие?
Посмотрите на мердози с Сириуса-IX. Они выбрали другой путь.
Но какой?
Что они сделали? Какую технику использовали? Какие основополагающие факты сделают их понятными?
Важно: они находятся в тесных отношениях с животными своего мира с мердозини и тварями с глазами-блюдцами, что похожи на лемуров.
Важно: вполне возможно, что они в какой-то степени влияют на рост растений. Полые деревья, например, кажутся выросшими такими совсем не случайно.
Важно: земляне, кажется, привели их в полную растерянность. Они ошеломлены, испуганы. Они напали на землян, сначала мердозини, потом…
Важно: они влияли на разум землян и свели Чарли с ума. Пока земляне спали, они внушали им болезненные видения, вероятно, проникая в их сны.
Важно: самым запутанным в отношении их культуры был факт, что невозможно было ничего о них узнать. Отсутствовали всякие видимые признаки.
Важно: что пытался объяснить этот старик, Вольмэй? «Мы сделаем, что должны сделать. Мы не можем доверять друг другу. Мои сны сказали мне, что нам нужно попытаться еще раз, но с тех пор, как вы пришли, мои сны стали такими странными…»
Сны.
Да, но разве нет параллелей этому у многих примитивных народов Земли? Разве они не верили в сны? Разве не использовали сны как средство заглянуть в будущее, придать смысл своей жизни? Разве не рассматривали их, как источник глубочайшей мудрости! Разве ирокезы не знали понятие подсознания задолго до Фрейда и не считали, что болезни вызываются противоречием между подсознанием и разумом?
А не считаем ли мы сами сны символами и не занимаем ли по отношению к ним такую же позицию, как мердози по отношению к орудиям труда?
Мердози выработали для человеческой личности другую точку зрения. Они обратились внутрь ее и открыли какие-то скрытые от нас возможности человеческой души. Они работали с символами, снами, видениями.
Телепатия? Нет, не совсем. Скорее, они овладели техникой передачи чувств. Это могло бы объяснить их господство над животными. И объяснить, что произошло с Чарли и со мной.
А может быть, здесь больше, чем это, намного больше? Это должно пронизывать все аспекты жизни. Они должны обладать возможностями, которых мы не можем даже представить.
Но тем не менее, они были людьми — не сверхлюдьми, не идеализированными созданиями нашего воображения. Они просто другие.
Их вид предполагал, несомненно, известные выгоды, более тесную связь с их сородичами, внутреннее созвучие со всем живым, душевную уверенность и мир. Но эта построенная на снах культура зависела от статичности общества. Пока ничего не меняется, этот вид функционирует — все сны растолковываются, на них можно полагаться и доверять их приказам.
Но что, если они, например, начнут видеть сны о космических кораблях?
Или о чужаках с оружием?
Или о мужчинах и женщинах с удивительными обычаями?
Не явится ли это потрясением культуры, основанной на неизменности? Что делать, если сны больше не дают ответов?
Появление чужаков должно было вызвать холодное отвращение. Оно должно было потрясти самые основы всего их существования. Как можно доверять этим чужакам, если они не предлагают ничего, кроме слов?
Слов недостаточно.
Отношений недостаточно — они могли стать даже роковыми. Заверений в дружбе недостаточно.
Я знаю, что нужно делать.
Путь ясен.
Но могу ли я верить себе? И всем вещам, что сделали меня тем, что я есть?
Но сдаваться сейчас нет смысла. Это должно быть сделано, и первый шаг надо сделать ему.
Монт провел в пещере еще одну ночь и как следует выспался. Потом он вышел в сияющее утро, поел немного пеммикана, который сам себе сделал, и запил его водой. Теперь он готов.
Он чувствовал какую-то симпатию к маленькой пещере, ставшей для него своего рода символом. По его убеждению было два в корне различных вида людей — один, который чувствовал себя склонным к равнинам, а другой, что находил покой только в горах. Если бы Монт смог прожить свою жизнь снова, то он провел бы ее в горах, где чистый воздух и чувствуешь себя ближе к небу.
Он посмотрел на луга внизу, спускающиеся к речному берегу. Здесь, наверху, несмотря на все случившееся, было спокойно. И воздух менее резок, чем внизу, и не так раздражал горло.
Его взгляд упал на раздавленные части скафандра, все еще лежавшего на краю скалы, и он усмехнулся. Скафандр наверняка ему больше не понадобится.
Монт пошел вниз по тропинке, к реке.
Подумав о выбранной им самим роли человека судьбы, он невольно улыбнулся. Конечно, он не идеальный человек для такой роли, но кроме него нет никого, кто бы сыграл ее. И от этого зависело больше, чем судьбы Валонки и Земли. Это могло оказать влияние на историю всей Вселенной.
Он пожал плечами. Слишком много требовалось от одного-единственного человека, но в конце концов все всегда сводится к тому, что решать должен кто-то один…
Жаль, подумал он вдруг, что нельзя остаться голым. Это могло бы стать убедительным символом.
Но, к несчастью, он ни в коем случае не мог находиться под этим солнцем без одежды. Она ему необходима.
ГЛАВА 16
Монт без происшествий перебрался через реку и направился к поляне, где был их с Чарли лагерь. Он удивился, найдя его таким же, каким они его покинули. Ему почему-то казалось, что лагерь должен измениться точно также, как внутренне изменился он сам. Тот ужасный дождливый день… он, должно быть, на миллионы лет в прошлом, и относится к другому веку.
Монт оставался на поляне ровно столько, сколько понадобилось, чтобы отыскать трубку и табак. Трубку он немедленно набил и закурил, наслаждаясь ароматным дымом. Если бы ему пришлось стоять у стенки на расстреле, он бы и тогда попросил о том, чтобы выкурить последнюю трубку.
Все это было очень странно, так же странно, как сама жизнь. Еще совсем недавно он избегал курить, боясь испугать туземцев. Но сейчас, когда он направлялся к ним, трубка уже не играла больше никакой роли.
Кое-чему за это время он научился.
Внешние проявления ничего не значат!
Монт вошел в лес. Вокруг него сомкнулись большие деревья, что-то, казалось, нашептывая, но это его совсем не беспокоило. Он искал место, где так давно он впервые увидел Вольмэя, предложил ему пищу и познакомился с первым мердозини.
Он нашел темную тропинку меж деревьев, где тогда гремело эхо дождя и ветра.
Он нашел пустое дерево.
Перед ним сидел Вольмэй; его голое тело поблескивало на солнце, пробивавшемся сквозь ветви. Старая голова склонилась на полосатую грудь. Он спал.
Снилось ли ему что-нибудь?
Монт подошел поближе, Вольмэй зашевелился и открыл глаза.
— Привет, Вольмэй!
— Монт! Я только что произносил твое имя, мне приснилось, что ты придешь.
— Ты меня не дождался. Вольмэй улыбнулся.
— Я ждал здесь.
— Я пришел, как только смог.
— Да. Я знал, что придешь. Я желал, чтобы ты пришел. И все-таки я не знаю…
— Что?
— Хорошо ли это. Я старик, и уже не могу ясно думать. Мне уже ничего не приходит в голову. Мне очень жаль… других.