Нежданчик для майора
Шрифт:
– Это рабочее, – пнув рюкзак, сказал Велько. – Не помешает?
– Нет, что вы! – честно ответила Олеся.
Час до выезда промелькнул незаметно. Велько сходил к председательнице домового комитета, сообщил, что его срочно вызвали на службу, и за Нежданчиком до утра приглядит Олеся. Шакалья общественность заохала, дружно предложила свою помощь и успокоилась после ответа: «У нас всё под контролем». В начале восьмого Велько умчался в аэропорт, потрепав их по макушкам и велев не баловаться. Олеся посмотрела вслед уезжающей машине и сказала Нежданчику:
– Пойдем, принесем от меня журнальный столик. У меня есть разборной, для новогодней елки. Притащим, соберем, и будешь на нем рисовать. На кухне неудобно.
Вечер прошел спокойно – они несколько раз ходили из квартиры в квартиру, по пути разговаривали с соседями, потом порисовали и посмотрели какой-то эстрадный концерт. В половине десятого зевающий Нежданчик превратился и отправился спать на свой диван. Олеся приняла душ, застелила широченную майорскую кровать цветастым постельным бельем и улеглась, ожидая
Велько отпер дверь ключом, вошел в прихожую почти неслышно. Кивнул Олесе, одними губами спросил:
– Как дела?
– Все хорошо. Как поездка?
– Ой… – Велько махнул рукой, покосился на закрытую дверь спальни Нежданчика. – Сейчас расскажу. Только поясницу мазью намажу и лягу, вытянусь. Кто придумал эти кресла идиотские, в которые ни волк, ни медведь не помещается? Задремал, спина затекла, вставал – что-то хрустнуло. Что за невезуха?
Олеся прошла на кухню вслед за Велько, радуясь тому, что легла спать в красивой ночной рубашке. Поставила чайник, помогла натереть поясницу мазью, сделала две чашки кофе и понесла поднос в спальню.
– Ставь на стул, – скомандовал майор Грачанин, с блаженным вздохом вытянувшийся на кровати. – Прикрой дверь, чтобы можно было говорить спокойно, и тоже ложись. Места хватит. Я тебе выспаться не дал, да? Может, немного подремлешь?
– Рассказывай, – потребовала Олеся, укладываясь к нему под бок – плевать, что это непристойно, когда еще выпадет такой шанс?
– Летал с его матерью поговорить, – Велько мотнул головой в сторону второй спальни. – Это она мне позвонила, когда мы шашлыки жарили. Я её искал, а она – меня. Она первая нашла, заплатила частным сыщикам.
– Кто она? – не выдержала Олеся.
– Подожди, – поморщился Велько. – Это долгая история. Давай я расскажу с самого начала, иначе будет непонятно.
– Давай, – согласилась Олеся. – Больше перебивать не буду.
– Я слетал туда, где служил раньше. В город, где базируется один из отрядов спецназа наркоконтроля. Меня туда распределили после училища. Кроме силовых операций мы занимались инспекцией частных реабилитационных центров. Это тот еще омут, честно тебе скажу. С одной стороны, благое дело – помощь оборотням, пытающимся избавиться от наркотической зависимости, и их измученным родственникам. С другой… внешне все благопристойно, но порядки – как в тюрьме и хуже. Понятно, что наркомана добрым словом не вылечишь. Понятно, что его надо изолировать и вырвать из привычной среды, чтобы он снова не принял дозу. Но… центры частные, и если на жестокое обращение с наркозависимыми власти закрывают глаза, то совсем не реагировать на то, что туда попадают и те, кто стал неудобен богатым родственникам, нельзя. Временами следователи разматывали цепочки и вскрывались такие бездны, что заглянуть страшно. Поэтому постановлением министерства были введены ежемесячные проверки. Полицейские с подкреплением из силового подразделения – чтобы в случае необходимости подавить сопротивление охранников – обходят такой центр, заглядывая во все уголки, и спрашивают пациентов, не хотят ли они уйти с ними. Не спрашивают «как ты сюда попал?» или «не удерживают ли тебя насильно?». Просто: «Если хочешь уйти – иди с нами». Желающие находились крайне редко. В общем-то, понятно, почему. Уйти без денег и документов – не выход для наркомана, ищущего дозу. Ему неинтересно сидеть в отделении, получать справку, ждать в камере, пока ему выдадут билет на поездку к месту жительства… Стоп. Меня занесло. В общем, на третьей инспекции одна из пациенток сказала, что хочет уйти. И ушла с нами – мы её вывели, не слушая рычание охраны, да еще и документы у главврача вытребовали. Это была лисица. Молодая, темно-рыжая. Пока мы ехали в город – реабилитационный центр располагался в одном из отдаленных поселков – она вцепилась в меня, как клещ, и начала умолять помочь. Рассказывала, что её запихнули в центр родственники жениха. Якобы за то, что она один-единственный раз накушалась на вечеринке. Говорила, что она богата, но пока не может распоряжаться деньгами из-за условий завещания, что жених и женихова родня пытаются её сломать, чтобы получить доступ к миллионам. Всем лгут, что она пьет и нюхает пыль, и распустили уже столько слухов, что ей никто не верит. Просила не отводить её в полицию, не давать денег, а купить билет, чтобы она уехала к друзьям.
Олеся поежилась. Велько внимательно на неё посмотрел и пожал плечами:
– Знаю, я доверчивый дурак. Но я ей помог. Она пару дней жила у меня в квартире – я уходил ночевать к соседке – а потом я ей купил билет и отправил на юг. И даже дал немного денег в дорогу.
– И? – после долгой и тягостной паузы спросила Олеся.
– И больше мы не виделись. А вчера она позвонила. Мы встретились, и я оценивал её уже из дня сегодняшнего – стал получше разбираться в людях и оборотнях, чем тогда. Она не врала. Она не похожа на наркоманку, я в этом разбираюсь, поверь. И деньги у неё есть, не знаю, миллионы или не миллионы… можно навести справки, но неохота копаться. Мы долго говорили. Вернее, говорила она, я слушал и помалкивал. Допрашивать её смысла не было, она сама все охотно рассказывала. После того, как я её отправил на юг, к друзьям, она поняла, что забеременела. От своего жениха, который поспособствовал тому, что её запихнули в лечебницу. Других партнеров у неё не было, в реабилитационном центре она пробыла три дня, её там никто не тронул. Ну и я с ней в постель не ложился, я же говорил. Ребенка она восприняла как досадную помеху в достижении планов – её родители умерли рано, оставив завещание, что семейными миллионами она начнет распоряжаться, когда ей стукнет двадцать пять лет. Она не собиралась ни вступать в брак с женихом, ни давать доступ к деньгам жениховой родне. Ребенок мог многое изменить – жених бы признал отцовство и снова начал настаивать на свадьбе. Поэтому она скрывалась больше года, чтобы родить и заявить, что нагуляла ребенка в путешествиях по стране. Она странная, но расчетливая, голова у неё варит дай Камул каждому. Мелкого она назвала Нежданом, потому что не ждала, а получила дополнительные хлопоты. В итоге её с ребенком вернули домой – сдал кто-то из приятелей. О своем отцовстве жених не догадывался, некоторое время обижался, а потом простил и согласился отвести её под венец с довеском. И получил в ответ решительное «нет». Спорили они почти четыре года, потому что родня жениха могла ей перекрыть доступ к имеющимся финансам. Поэтому она актерствовала: то деланно соглашалась, то снова говорила «нет», то начинала крутить романы с приятелями из прошлого, делая вид, что встретилась с отцом Нежданчика. Концерт закончился, когда ей стукнуло двадцать пять, и она получила свои миллионы. Без ограничений, опекунов и контроля посторонних. Сразу после этого она подала заявление в полицию и получила охранный ордер, запрещающий жениху и его родне приближаться к ней и её домам. И начала процедуру отказа от материнских прав, чтобы передать мелкого под опеку государства.
– Но почему? – удивилась Олеся. – Имея деньги, можно бы было просто растить ребенка, покупая ему дорогих нянек и репетиторов. Не тратить время, заниматься своими делами. Раз в неделю получила отчет, докупила, кого надо – хоть врача, хоть учителя.
– Она объяснила, – ответил Велько. – Сказала, что Нежданчик очень сильно похож на отца. Что её корежит при взгляде на цвет шерсти, белый воротник и черты лица ребенка. Что эта схожесть заметна, что её бывший жених мог бы догадаться, сдать тест на отцовство и по суду добиться встреч с Нежданом или частичной опеки. А она не собирается давать бывшему возможности приблизиться хоть на миллиметр. Сказала, что ребенку лучше жить в приемной семье, где к нему хорошо относятся, чем с родной матерью, которая вот-вот его возненавидит. Пообещала, что после совершеннолетия Неждан получит деньги на обучение и покупку квартиры. Она, мол, об этом позаботилась.
– Но почему она записала тебя отцом?
– И это объяснила. Я же говорю – она расчетливая. При отказе от прав социальные работники начинают наседать, чтобы мать назвала имя отца. Говорить правду – называть имя своего бывшего жениха – она не собиралась. Выплыла бы тайна, которую она тщательно охраняла. Промолчать не получилось, и она, перебрав и откинув пяток своих приятелей, вспомнила обо мне, и, поколебавшись, назвала отцом. Заявила органам опеки, что это не было насилием, что она мне очень благодарна, но ребенок напоминает ей о сложном периоде в жизни, поэтому во избежание срыва лучше передать его под крыло государства. Социальные работники вытащили из неё имя и отстали. А она тут же кинулась разыскивать меня. Проявила неосторожность и на старом месте службы озвучила обстоятельства, при которых мы познакомились. Мой бывший начальник, услышав, что меня разыскивает пациентка реабилитационного центра, решил, что какая-то наркоманка собирается мне отомстить, и включил режим секретности. Мать Нежданчика ушла ни с чем и отрядила на поиски частных сыщиков. Мои бывшие коллеги умело отправили их в Поларскую Рыбную Республику. Розыски тянулись долго, как ей удалось достать мой номер телефона, я точно не знаю. Кто-то все-таки сдал.
Олеся приподнялась с плеча майора Грачанина – лежать было удобно, но жарковато – спросила:
– А ты ей сказал, что Нежданчик у тебя?
– Нет, конечно, – фыркнул Велько. – Она сразу деловито изложила мне факты, предъявила расчеты: такая-то сумма – компенсация за тест на отцовство, такая-то – за удержанные алименты, столько-то за билеты, а вот это за моральный ущерб. За моральный ущерб она отсыпала прилично. А я как раз хотел купить Нежданчику детский электроквадроцикл. Прикольная такая игрушка, но дорогущая – озвереть. Я часто мимо салона проезжаю, они там в витрине стоят. Подумал – вот бы мелкому такой. Это же счастья полные штаны. Но цена! Даже если бы у меня не вычитали алименты, всё равно надо копить или кредит брать. А тут деньги, можно сказать, с неба упали. Я на эту мамашу посмотрел, покивал, принял извинения. Сказал чистую правду – что был озадачен, что на неё бы ни за что не подумал. Еще немного посидел, послушал извинения и благодарности, взял деньги и отвалил. Пойдешь с нами покупать квадроцикл?
– Пойду, – улыбнулась Олеся. – Я знаю этот салон. И возле парка по выходным квадроциклы стоят, дети катаются, там тоже рассматривала.
– Нежданчику нужно своё, – вздохнул Велько. – Не лисенок, а хомяк какой-то. Но я удачно в отцовство продался, после квадроцикла деньги еще останутся. Я хочу вертолетик маленький, на батарейках. Будем запускать.
Олеся, у которой возник вопрос «а понравится ли Нежданчику квадроцикл, вдруг он испугается или откажется?», поняла, что она чуть не ляпнула неуместную глупость. Игрушки нужны майору Грачанину – потому что у него не было их в детстве. А мелкий рыжий альфа согласится и на квадроцикл, и на вертолет – потому что хомяк и ему нравится играть вместе с большим серым альфой.