Нежеланная. Книга вторая. Панна и Смерть

Говорят, что за тремя самыми высокими северокряжскими горами, что Венцом королевы зовутся, раскинулось Мёртвое царство. То – земли Смерти. Коль умер человек или убит, быть ему там гостем. Сам я в царстве том не бывал, однако ж люди знающие рассказывали, что места это лихие. Каждый день набрасывают слуги Смерти тёмный саван на Солнышко Ясное и утаскивают в свои края, прячут в сундуке резном. Темно в царстве Смерти, сумрачно. Бесконечный Вечер господствует.

Бился однажды Смерть с Чёртом. Не удалось ему одолеть лиходея, однако ж ранил он супостата. И там, где упали капли крови чёртовой, возникли

на Земле язвы кровавые. Долго Земля залечить их пыталась, кожу новую нарастить. Так из недр её возникли рубцы-вулканы. В этих вулканах Смерть мастеров-кузнецов поселил. И день, и ночь трудятся они, куют оружие да украшения, коих Свет Белый не видывал – а всё потому, что в крови самой Земли они закалены. Стучит молот кузнечный, и разносится над всем Мёртвым царством звоном венчальным. Под эту песнь мёртвые свадьбы играются. Выдают призраки дев прекрасных замуж. Женихи знатные. Сам Месяц Бледный, Дождь Седой да Буйный Ветер. Ох, и каковы эти свадебки! Невеста украшения надевает серебряные, кузнецами выкованные. Платье у неё из паутины сверкающей сшито, звёздной пылью осыпано. Фата из тумана белого соткана, а туфельки светятся в сумраке – изо льда они сотворены. Идёт невеста по Мёртвому царству, и сам Смерть её приветствует. На флейте своей чудесной играет. И все умертвия в пляс пускаются, пока ноги в кровь не сотрут. Пьют они вино кровавое из кубков хрустальных и серебряных, едят грибы ядовитые, которые для человека – смерть лютая.

Веселиться бы им так вечно, да вырвется Солнышко Ясное из сундука. Вновь на небо поспешит. И наступит новый рассвет. Развеет Ветер Буйный истлевшие тела, обратит в прах. Чтобы к вечеру собрались бледные призраки на новую свадьбу.

А может, всё и не так происходит – мне это не ведомо. То люди знающие так говорят…

Речи о Северном кряже

В голове царил такой сумбур, что Мельца начала опасаться за собственный рассудок. Подобрав грязный подол, на цыпочках, она проскользнула в свою спальню, сжимая в кулаке атаманов перстень. Всё произошедшее казалось чудесным небывалым сном. Но кольцо так жгло ладонь, что помимо воли она начинала верить в реальность. Неужто атаман и вправду увезёт её отсюда? Пожалуй, это было единственным, чего она сейчас желала: оказаться как можно дальше от хутора и всего, что здесь произошло. Ворожейник забрать её пообещал. Может, обман какой задумал? Натешится с ней в лесу и бросит умирать… Но зачем кольцо тогда оставил? Нет, не мог он такого злодейства над ней замыслить.

Мельца потрясла головой. Не мог. Главное, чтобы увёз. Может, в Каменн даже. А там она служанкой в дом какой-нибудь пойдёт или в корчму помощницей. И жизнь наладится. Потихоньку, не сразу, но наладится.

Мельца открыла простую шкатулку, когда-то давно выброшенную Багрянкой. Сестре отец тогда подарил новую и красивую, большую – с искусной резьбой. А Мельца подобрала эту – где-то же нужно было украшения свои хранить. Их, правда, было немного. Несколько выцветших лент, старые исцарапанные бусы, матушкино колечко, тоненькое и потускневшее. Где-то здесь ещё был… Вот же! На самом дне лежал длинный кожаный шнурок. Мельца вытащила его и поднесла к лицу. Он уже утратил тот терпкий запах кожи, которым отличаются все новые изделия. Которым пах атаман… Но не беда, она легко представит, что он где-то по близости, рядом.

Шнурок оказался таким длинным, что пришлось два раза продеть его через кольцо. Она крепко-накрепко завязала узелок и повесила перстень на шею. Он свешивался аж до живота. И хорошо! Так будет легче его спрятать – под широкими свободными платьями. Мельца положила перстень на ладонь и только сейчас осмелилась внимательно рассмотреть. В центре блестел крупный чёрный камень. Формой он напоминал человеческое сердце. Вокруг камня свивал

кольца змей. Мельца не могла понять, почему аспид кажется ей странным. Было в нём что-то неправильное. До боли в глазах всматриваясь в изящные серебряные вязи, она вдруг поняла: это не змей, это его скелет! Острые позвонки соединялись в длинный серебряный позвоночник, от которого лучами отделялись рёбра разной длины. Скелет был выполнен так искусно, что казалось, ещё секунда – и начнёт раскручивать кольца. Вдруг змей подмигнул ей. Мельца испуганно вскрикнула, но тут же поняла, в чём дело. Глазницы черепа не были пусты – в них сияли ещё два маленьких чёрных камешка. В неверном утреннем свете казалось, что змей улыбается и щурит глаза. Из его раскрытой пасти торчали два загнутых клыка и длинный раздвоенный язык. Поднеся кольцо так близко к лицу, что едва ли не касалась его носом, Мельца смогла разглядеть едва заметное чернение и на клыках, и на языке. Древние руны вились искусным узором, завораживая и пугая.

– Какой ты красивый… – Она не смогла сдержать восторга и улыбнулась серебряному змею.

Наверное, показалось, но змей сверкнул глазами и понимающе улыбнулся в ответ. За дверью послышался топот ног, и Мельца быстро спрятала перстень под платье. Он немного оттягивал шею и иногда касался живота. Это будоражило и волновало. Подтверждение того, что у неё появился призрачный шанс на спасение, на побег из Пеплиц. Новая жизнь была совсем близко, и Мельца сделает всё, чтобы дотянуться до неё рукой.

Она вышла из спальни и спустилась на кухню. Кмети сидели за столом, о чём-то тихо переговаривались и брезгливо поглядывали на всё ещё спящих мужиков. Мельца осторожно взяла ещё вчера приготовленный ставчик и обернулась к дружинным:

– Это… Для тех, кто ведьму… Стережёт… Они, наверное, голодны…

К концу она совсем уж тихо говорила, едва ли не шептала. Кмети смотрели на неё с удивлением – не ожидали, видать, что она осмелится при них рот открыть.

– Не надо, – это кормчий решил ей ответить, – вернутся сюда и поедят. Нечего им отвлекаться.

Мельца кивнула суровому воину и отвернулась. С этого момента она, похоже, превратилась для кметей в невидимку. Чтобы не смотреть каждый раз на развалившуюся по лавкам пьянь, Мельца начала вслушиваться в тихий разговор дружинных. Для них она была лишь прислугой, как и для всех, кто бывал в доме отца. Потому сильно дружинные не таились.

– А ипат-то наш и пан атаман спят до сих пор. – Чей-то насмешливый голос.

– А чего им не спать – всю ночь развлекались. – А в этом зависть слышится.

– С кем?!

– Ну так знамо, с кем! С красоткой-вдовой.

– Уж не знаю, кого она там заграбастать из них сумела, но пошумели они знатно.

– Так, мож, обоих?

Весёлый мужской хохот напугал Мельцу ещё больше, чем этот разговор. Нет… Не мог атаман так поступить… Он ведь… Мельца постаралась незаметно утереть слезу, скатившуюся по щеке, а потом прижала руку к животу, где под платьем прятался атаманов перстень. Неужто обманул?

Но суровый и чуточку сердитый голос вернул ей надежду:

– Атаман на рассвете уехал. – Мельца бросила взгляд через плечо и тут же испуганно отвернулась.

Это здоровяк Гирдир со своим огромным топором. И смотрел он прямо на неё. Будто знал обо всём. Руки задрожали, но она продолжила разбирать посуду. А ведь и вправду. Уехал он на рассвете, да и всю ночь рядом с ней провёл, у кашеварни. Сердце спокойнее забилось, и на губах сама собой улыбка расцвела. Не обманывал её атаман, не предавал. Вдруг тепло стало. Будто он совсем рядом где-то, тянется к ней нестерпимо горячими руками. Мельца вспомнила, как он прижимал её к своей твёрдой груди, как держал уверенно и крепко. И почему-то захотелось ей вновь это ощутить. Только чтобы обнял её не потому, что упасть готова, а потому, что сам пожелал. Ощутить каменную твёрдость его груди стало необходимостью. Глупая сумасшедшая потребность.