Нежная буря
Шрифт:
— Защита свидетелей не в моей компетенции, Поль. Это Конная полиция решает, каких свидетелей защищать. К тому же программа слишком слабо финансируется. Так что я бы на твоем месте на это особенно не рассчитывал.
— Тогда какого дьявола я должен вам закладывать Петруччи?
— Ты хочешь сказать, что убил этого типа по заказу Леона Петруччи?
— Я никого не убивал. Мне… я просто вопрос задаю. Если я сяду в тюрьму, я хоть в живых останусь. А Петруччи мне, будьте уверены, поможет полюбоваться видом на дно Форельного озера.
— Значит, ты делаешь
— Говорите, говорите, Кардинал. Вам-то же нечего терять. А я могу потерять все.
— Насчет Петруччи ты ошибаешься. Я не специалист по организованной преступности, это, слава богу, работа не моя, а Конной полиции, но одно я знаю точно: Леон Петруччи не похож на Дона Корлеоне. Леон Петруччи связан — но весьма слабо связан — с семейством Каброне, они живут в Гамильтоне. В обмен на его услуги они прикрыли Леона по нескольким его здешним делам, но своих людей они ради него не подставляют, и я не думаю, что они будут сильно по нему скучать, если его засадят за решетку.
— Так что мне будет, если я вам расскажу?
— Подумай лучше, что будет, если ты этого не сделаешь. Тебя посадят за убийство. Причем за убийство, которого ты, по твоим же словам, не совершал. Если ты нам поможешь с Леоном Петруччи, тебя, конечно, все равно будут рассматривать как сообщника, но я попрошу суд смягчить обвинение — ограничившись, скажем, «недопустимым обращением с трупом» или как там это формулируется в уголовном кодексе.
— «Обращение»? Боже правый! Я вам что, извращенец?
— Я имел в виду, что ты избавился от этого чертова трупа. Ты скормил его медведям, забыл?
— Ну да, я его скормил медведям. Но я не хочу, чтобы про меня говорили, что я с ним как-то там «обращался».
— Я мог бы попросить суд обеспечить тебе охрану, но это будет зависеть от того, что ты нам сообщишь. И я мог бы поговорить с Масгрейвом: может быть, удастся провести тебя по программе защиты свидетелей.
Брессар уставился в пол и выругался.
— Я же говорю, я никого не убивал. В прошлое воскресенье, часов в девять утра, мы с женой завтракали. Тут звонят в дверь. Жена идет открыть — но там уже никого нет, а в щели торчит толстый конверт. На нем написано, что он — мне, лично. Больше на нем ничего нет. Я его открываю, а там пять тысяч долларов наличными. И записка.
— И что в этой записке?
— Там было написано:
«Найдешь в своей старой хижине свежую приманку. Получишь еще пять тысяч, когда медведи съедят ее на обед».
— А подпись была?
— Просто «П». Буква «П». Петруччи всегда пишет, а не говорит, у него проблемы с голосом.
— Я знаю. Записка была написана от руки или напечатана?
— Напечатана. Сначала я хотел ее выкинуть, но никогда ведь не знаешь, как все повернется. Я подумал: а вдруг пригодится? — Брессар полез в карман и вынул бумажник.
— Подожди, — остановил его Кардинал. —
Брессар перевернул бумажник, и из него выпал сложенный квадратик бумаги, а также несколько монет и десяток лотерейных билетов.
Осторожно, одними ногтями, Кардинал развернул листок, не разглаживая его. Написанное почти в точности соответствовало тому, как передал это Брессар:
«В своей старой хижине найдешь свежую приманку. Когда медведи съедят ее на обед, получишь еще пять».
Вместо подписи стоял инициал «П». Похоже, напечатано было на принтере, а принтер, в отличие от пишущей машинки, идентифицировать невозможно.
— Это мог прислать кто угодно, — заметил Кардинал. — И потом, по моим сведениям, Леон Петруччи перебрался в Торонто, чтобы быть поближе к Синайской больнице.
— Ну да. И вы думаете, что это мешает ему обделывать свои дела? На свете не так много людей, которые готовы прислать мне пять тысяч и оставить взамен долбаный труп, чтобы я от него избавился. Я же вам сказал. Петруччи не разговаривает, ему нечем. Какого хрена, кто еще мог мне такое прислать?
— А может быть, ты сам это напечатал, чтобы себя выгородить?
— Черт возьми, Кардинал. Вы ничему не верите.
— Такая у меня работа — ничему не верить.
— Тогда как вы вообще живете? Как вы улицу переходите? Откуда вам знать, может, под вами провалится мостовая? В какие-то вещи приходится верить, иначе вообще незачем жить.
— О да. Итак, что же ты сделал?
— Я пошел в свою хижину — ту, старую, я ею не пользуюсь уже лет семь-восемь. Кстати, так я и познакомился с Петруччи — повел его охотиться на медведей, лет десять назад. Короче говоря, там на земле возле хижины лежал большой мешок. Что-то вроде вещмешка. Я сразу понял, что в нем. Мне даже не понадобилось его открывать. Там был покойник, ясно вам? Мне сразу стало понятно, что там труп. И что мне было делать — звонить в санитарное управление?
— Ты мог бы позвонить в управление полиции.
— А вы еще говорили, что хорошо знаете Леона Петруччи. И потом, этот тип уже был мертвый, я ему ничего не сделал.
— Мы знаем, что ты перенес труп к себе в хижину. Феран тебе помогал?
— Нет.
— Он как-то был в это замешан? Ты себе не поможешь, если от нас это скроешь.
— Тьерри тут ни при чем. Я ему об этом даже не рассказывал. — Эксперты и в самом деле не нашли никаких улик, которые связывали бы Ферана с этим преступлением.
— Ты сам разрубил труп или тебе кто-то помогал?
— Сам. Там было полно кровищи. По правде говоря, меня сразу вырвало, как только я открыл мешок. Я повидал кучу дохлых зверей, и ничего, но мертвый человек, даже если ты сам его не знал… Понимаете, о чем я?
— Еще бы.
— Короче говоря, я не хотел весь измараться в крови. Связал все эти куски вместе и потащил их на веревке на медвежью тропу. Я знал, что они уже проснулись от спячки и что они голодные. Думал, что после этого от парня не так много останется.