Нежная ярость

Мейсон Конни

С радостным криком Габби открыла крышку сундука и увидела, что вся одежда, которую она привезла с Мартиники, цела. Отложив летние платья, не подходящие к северному климату, она выбрала не очень плотное шерстяное платье сиреневого оттенка, который ей так шел. Выбрав кружевное белье и лиловые туфли под цвет платья, она отложила их и стала умываться ледяной водой из кувшина, стоявшего на умывальнике. Быстро одевшись, чтобы не так мерзнуть, она взяла щетку, оправленную в серебро, и стала расчесывать серебристые волосы, пока они не стали гладкими и блестящими. Последним штрихом были аметистовые серьги. Едва она закончила, как вошел Филип с большим

подносом. От блюд, накрытых льняными салфетками, шли такие соблазнительные ароматы, что у Габби слюнки потекли.

– Тебе очень идет, – сказал Филип, скользнув цепким взглядом по ее фигуре, – но без одежды ты не хуже. – Тут он заметил, что Габби надела серьги, подаренные им.

Перехватив его взгляд, Габби машинально тронула одну из сережек.

– Спасибо тебе, Филип, они очаровательны. На мгновение его лицо смягчилось.

– И фигурки Святого семейства мне тоже очень понравились. Но у меня нет никакого подарка для тебя.

– Рождество должно быть радостным временем, как бы то ни было, – пробормотал Филип смущенно. Потом, взяв ее за руку, он подвел ее к столу, на котором он старательно разложил праздничный завтрак, и стал уговаривать ее есть поскорее, пока все не остыло.

Габби с жадностью набросилась на еду, а у Филиппа, который наблюдал за женой, не отводя глаз, было время поразмышлять над причинами своего великодушия. Накануне ночью он вообще чуть не остался на берегу. Когда дела были закончены, Филип пытался распрощаться с Гордоном Блейком, коммерсантом, который покупал у него табак. Но Блейк настоял, чтобы Филип провел рождественский ужин в кругу семьи Блейка. Филип не смог отказаться. За ужином, кроме Блейка и его жены, были двое их сыновей с женами и их хорошенькая черноглазая дочка Ли Энн, которая весь вечер кидала в сторону Филиппа довольно кокетливые взгляды.

Время было позднее, и Филип позволил уговорить себя остаться на ночь у Блейков. Блеск в глазах Ли Энн обещал больше, чем просто хороший отдых. Оставшись в спальне, Филип разделся, забрался в постель и немедленно провалился в пьяный сон, так как бренди, выпитое за ужином, опьянило его. Проснулся он в растерянности и замешательстве от шороха одежды. Он попытался встать, но головокружение заставило его снова свалиться на подушку. Гладкое, шелковистое тело прижалось к нему, и он невольно протянул руки, чтобы прижать гибкую, податливую Ли Энн к себе покрепче.

Она застонала, и он прильнул к ней губами. От опьянения не осталось и следа, когда ее губы раскрылись, сначала податливые, потом требовательные. Она вела себя как дикая кошка, царапалась, кусалась, пожирала его ртом и всем телом. Но хотя тело Филиппа отзывалось на ее страсть, мысли устремились к Габби, которая сидела взаперти в холодной и темной комнате, одинокая и отчаявшаяся из-за бессмысленной жестокости Филиппа.

Однако Ли Энн не дала ему возможности думать о Габби. Она с криком удовольствия помогла ему вонзиться в свою горячую плоть, приветствуя его грубый, жестокий натиск, поощряя его тихими возгласами одобрения. По какой-то неясной ему самому причине Филиппу хотелось наказать Ли Энн за то, что она не та женщина, которая была ему нужна в постели, но чем больше он старался причинить ей боль, тем громче были ее возгласы одобрения. Ли Энн показалось, что все кончилось слишком быстро, когда Филип отпрянул от нее с недовольным ворчаньем, которое она приняла за звук удовлетворения. Почти сразу же ее ровное, спокойное дыхание показало, что она заснула.

Все

еще страдая от излишка выпитого, Филип больше всего хотел вернуться на «Стремительный», к Габби. Какая-то внутренняя сила подтолкнула его встать с кровати и одеться. Он бесшумно выскользнул из дома и, невзирая на поздний час, отправился в ближайшую ювелирную лавку, где принялся громко стучать в дверь. Наконец недовольный, сонный владелец лавки впустил его, но, как только он понял, что Филип собирается купить одно из самых дорогих изделий, гнев ювелира сразу прошел.

Сейчас Филип молча наблюдал, как Габби поглощала завтрак, и вспоминал со смягчившимся взглядом тот день, когда ему впервые удалось зажечь в ней страсть. Габби долго сопротивлялась его посягательствам на ее тело, пока бушующий шторм и пыл Филиппа не зажгли наконец в ней ответный огонь и выпустили на волю ее природную пылкость. Филип с удивлением признался себе, что ему приятнее, когда она принимает его с радостью, и он с тоской вспомнил о том, какой любящей она была раньше.

Габби откинулась в кресле, отодвинула свою пустую тарелку и довольно вздохнула.

– Не помню, когда я ела столько вкусного, – сказала она, улыбаясь, как кошка, которая только что съела блюдечко сметаны.

– А я не помню, чтобы ты столько когда-нибудь ела, малышка, – ответил Филип, и улыбка озарила его лицо, – разве только... – Вдруг он замолчал и стал пристально вглядываться в ее лицо, а потом перевел взгляд на стройную, как тростинка, фигуру. Он резко поднялся и вышел из каюты, аккуратно закрыв зверь, но не запирая ее.

Днем Габби храбро открыла дверь и вышла на палубу, гордо подняв голову, как бы бросая вызов тем, кто попробует остановить ее. К своему удивлению, она заметила, что судно почти опустело, а потом сообразила, что члены команды, наверно, пошли на берег праздновать Рождество. Хотя день был холодным, солнце светило ярко, и Габби повернула лицо к солнечным лучам. Внезапно рядом с ней появился Филип.

– Смотри не простудись на холодном ветру, дорогая, – сказал он и опять удивил Габби своим переменчивым настроением.

– А тебе это небезразлично, Филип? – спросила она, повернувшись – к нему.

– Да, конечно, моя маленькая, – ответил он. – Куда ты будешь годиться, если заболеешь? Слабое тело меня не привлекает.

Габби побледнела и ухватилась за бортик. И когда она перестанет реагировать на жестокость Филиппа? – подумала Габби и сглотнула. Повернувшись, она намеренно отошла прочь, но он шел за ней по пятам, пока они оба не оказались в каюте.

– Мы отплываем из Чарльстона завтра, – сказал он с напускным безразличием.

– И возвращаемся на Мартинику?

– Нет, наш следующий порт захода Норфолк.

– Значит, мы будем в море еще много недель, – сказала Габби грустно.

– Да, – холодно ответил Филип. – Может быть, в ближайшие недели ты поймешь наконец, что значит верность.

– И ты тоже, – сказала Габби и усмехнулась, заметив встревоженный вид Филиппа.

15

Холодные ветры с дождем сильно замедлили плавание в Норфолк. День за днем Филип настаивал на своих супружеских правах, иногда не обращая особого внимания на чувства Габби, а иногда с невероятной нежностью. Филип продолжал удивлять Габби сменой своих состояний. Если в какой-то момент Габби казалось, что Филип смягчается, он сразу опровергал это бессердечными насмешками или холодным безразличием.