Нежность Аксель
Шрифт:
– Ну что же... Боюсь, что ты попусту проехался.
Подняв голову, он с задумчивым видом разглядывал внука, потом внезапно взорвался:
– Чего ты ждешь от меня? Ключи от рая? В моем магазине их нет! Что, по-твоему, мой мальчик, я почувствовал в тот день, когда очнулся в клинике, после того как взбесившийся конь ударил меня копытом? Как ты думаешь, просто было смириться с тем, что отныне я прикован к постели? Не окажись у меня достаточно смелости и воли, я превращусь в получеловека, на которого все смотрят свысока, с показным состраданием. Эта мысль привела меня в ужас! Все, чего я хотел, - это вернуться к своему делу и снова быть среди лучших. Что касается твоей сестры, подумай,
Его обличительная речь повергла Дугласа в оцепенение, но он улучил момент и сформулировал вопрос - единственный, который его занимал:
– Если я верно понял, мы топчемся на том же месте. Ты ничего не сделаешь для меня?
Дед уставился на него изумленным взглядом.
– Ты стал кретином? Я только что объяснил, что ты можешь поучиться здесь и что ты...
– Стоп!
– закричал вышедший из себя Дуглас.
– Не говори ничего, это бесполезно! А если тебе хочется называть людей кретинами, то обратись к Констану.
Он тут же пожалел о сказанном, но было уже поздно.
– Констан заслуживает большего, чем ты, - ответил Бенедикт потухшим голосом.
Напомнить об умственном состоянии его сына было худшим из того, что можно было сделать, и Дуглас прекрасно это сознавал. Он ударил в больное место, ударил бездумно, просто потому что был в бешенстве, и Бен ему этого никогда не простит. Как и предполагалось, их встреча переросла в противостояние, и теперь не было никакой возможности прийти к пониманию.
– Уходи, - шепотом добавил дед.
Он привел коляску в движение и направился к балконной двери. Остановился, отворил ее и выехал, оставив дверь открытой.
Пологий скат вел к лужайке, замечательно ухоженной и окаймленной куртинами, окружавшими дом. Дальше начинались луга, где резвились кобылы с жеребятами. Бенедикт обожал этот безмятежный пейзаж с белыми барьерами и зеленой травой, который расстилался сколько хватало глаз. Заводские постройки находились в двух километрах, но со временем Бенедикт выкупил земли, что разделяли два владения, и с тех пор за лошадьми можно было наблюдать из окон дома. Грейс тоже находила их «чудесными в таком обрамлении». Как бы то ни было, чтобы сделать приятное Бенедикту, она была готова даже позволить козам жевать свои цветы!
От этих мыслей Бену стало неловко, как, впрочем, и всегда. Проходили десятилетия, а Грейс по-прежнему была привязана к нему несколько сильнее, чем следовало.
– Ни к чему не удалось прийти?
– спросил Джервис.
Бен не слышал, как он подошел, однако нашел в себе силы улыбнуться.
– И в самом деле ни к чему.
Джервис уселся на лужайке, сорвал травинку и принялся ее жевать.
– Забываешь о возрасте, будет тяжело встать на ноги, - проговорил Бен.
Они помолчали несколько минут, Джервис смотрел на Бена, Бен - на жеребят вдалеке.
– Дуг упрям как осел, - пробормотал он через минуту.
– Ни «прости», ни «сожалею», ни ласкового слова, ничего, кроме требований. Кэтлин не должна была приводить его сюда.
Джервис помолчал, потом медленно сказал:
– Я дал ему денег на обратный путь... чтобы когда- нибудь он вернулся.
– Когда-нибудь вернулся? Вернулся отдохнуть? Послушай, я предложил ему остаться, вникнуть в дела конезавода, но это его не устроило. Дом для него скучен, и деньги он хочет получать немедленно.
– В двадцать четыре года это нормально.
– И что же? Получать деньги - не то же самое, что воровать.
– Ты несправедлив. Взгляни-ка на дом. Согласись, он выглядит довольно мрачным.
Бенедикт повернул голову и бросил взгляд на суровый фасад. Построенное в викторианском стиле здание с витражами и башенками выглядело внушительно.
– Прямо готический собор!
– смеясь, добавил Джервис.
– Только смотри, ни слова Грейс, она обожает это место.
– Я тоже.
Каждый раз, когда возникало желание все бросить, прекратить борьбу, Бен черпал силы здесь. Грейс успокаивала его, с ней никогда не возникало проблем. Она жила, нимало не заботясь о материальном, доверив распоряжаться своим состоянием блестящим финансистам из Сити, и, казалось, имела лишь одну цель в жизни - счастье своей семьи. Она боготворила Кэтлин, позволяла Джервису делать все, что ему нравится, в том числе большую часть года жить в Лондоне, с увлечением занималась имением, откуда почти никогда не выезжала и где устраивала приемы. «Ты мой любимый гость, ты ведь знаешь», - повторяла она Бену в каждый его приезд.
Переключив внимание на брата, Бен вздохнул.
– Эта встреча была преждевременной, - констатировал он.
– Дуглас ни на йоту не стал лучше, чего я и опасался. Увы, я вижу его насквозь! По-прежнему самый его большой недостаток - это эгоизм, он на шаг опережает лень. Конечно, вы все считаете, что я слишком жестко с ним обращаюсь, но я единственный, кто боролся за то, чтобы он стал хоть немного лучше. Он мог бы быть лучше, в глубине души он неплохой...
– Ты просто не смог найти к нему подход, - заметил Джервис.
– Не все созданы для борьбы, как Аксель и ты. Есть люди, которых она подавляет.
– И что делать? Надеяться получить все сразу, не ударив пальцем о палец?
Джервис оперся на руки, приподнимаясь, и скривился от боли. Он страдал артрозом.
– Грейс подаст порто и бренди в беседку. Едешь?
– Проеду по аллее, а то от колес на газоне остаются следы.
Неожиданно Джервис весело расхохотался.
– Ох, Бен, ты и смешной! Десять лет ты безжалостно уничтожаешь эту роскошную лужайку, с чего вдруг забеспокоился о ней сегодня? Кстати, если ты свернешь, Грейс и Кэтлин смогут приказать забетонировать все так, чтобы тебе было удобно перемещаться.
Бен был любимцем в семье, этого никто не отрицал. Иногда такое положение дел его ободряло, в другие моменты пугало. Направляясь к беседке, он думал о внуке. Жаль, что парень не внял голосу рассудка, потому что сейчас Бену больше нечего было ему предложить. Сколько времени Дугласу еще понадобится, чтобы понять: конезавод для него - последний шанс? Если бы он не потерял родителей в возрасте одиннадцати лет, возможно, все у него сложилось бы по-другому, но Бенедикт действительно растил и воспитывал его, отдавая этому все силы. Ему не в чем себя упрекнуть.