Нежность Аксель

Бурден Франсуаза

– Она, наверное, сильно волнуется... И что теперь будет с предстоящими заездами?

– Вы разговариваете сами с собой?
– поинтересовалась госпожа Маршан.
– Лучше бы пересмотрели старые программы на столике в вестибюле. Я ведь не знаю, что можно выбросить.

– Я отнесу их наверх, в архив. Аксель разберется.

– Наверх? В этот капернаум, где даже кошке не найти своих котят?

Там убирать было запрещено. Аксель строго-настрого запретила хоть к чему-нибудь прикасаться, но госпожу Маршан это не смущало, потому что Бенедикт

все равно там не появлялся.

Констан собрал кучу бумаг, дошел до кабинета, откуда распространялся приятный запах пчелиного воска, но, вместо того чтобы подняться по винтовой лестнице, задержался перед фотографиями, развешанными на стене. Казалось, отец и дед смотрят на него. Каждый в свое время, они улыбались в объектив, стоя перед знаменитыми скакунами, которые уже давно умерли. В один прекрасный день Аксель пополнит портретную галерею великих победителей. Возможно, рядом с Макассаром, на что она так надеялась. Но он, Констан, никогда не займет место на этой стене - он всего лишь второстепенный винтик в системе Монтгомери. Тем не менее без него весь комплекс забло- кируется, в этом он был убежден. На «первом конюхе» лежала большая ответственность, особенно в конюшне такого значения, и он выполнял свою роль с усердием.

Размышления неизбежно вернули его к двум ночным посещениям Дугласа. Эти мысли отягощали его совесть. Одним камнем было его молчание, вторым, куда более тяжелым, - ложь. Он солгал Аксель. Если однажды она обо всем узнает, что с ним станет? Будет ли и она, в свою очередь, лгать Бену? Или вся эта история обернется скандалом, драмой, которая приведет к распаду семьи?

Констан вздрогнул и отвернулся от фотографий.

* * *

– Как видишь, это было стремительное путешествие!
– усмехнулась Кэтлин.

Даже макияж не мог скрыть, какое у нее усталое, вытянувшееся лицо. Мать взглянула на нее с недоумением, потом все же решилась задать вопрос:

– Уж не разочаровал ли тебя Оливье, дорогая?

– Разочаровал? Скорее оскорбил!

Это была не первая ее неудача с мужчинами, но в сорок лет Кэтлин воспринимала поражение не так легко, как в тридцать.

– У меня были сомнения на его счет, - вновь заговорила она, - и я разорвала отношения. Но он так обаятелен, что я попалась, как начинающая!

– Начинающая в чем?
– спросила Грейс спокойным тоном.

– Ой, мама! У меня было множество любовников, и ты это прекрасно знаешь.

Ее мать едва заметно нахмурила брови, но тут же расплылась в ослепительной улыбке.

– Ты любишь жизнь, дорогая, никто тебя за это не упрекнет.

Грейс никогда не читала дочери нравоучений: она довольствовалась тем, что выслушивала редкие откровения, не вынося суждения.

– С Оливье, - продолжала Кэтлин, - я считала себя достаточно опытной, чтобы избежать ловушек.

– Какого рода?

– Когда я объявила ему об отставке, он уехал, прихватив один из моих браслетов. Неважно какой, сама понимаешь. Но у него, должно быть, возникли сложности с перепродажей, или он хорошенько подумал... Короче говоря, через два дня он мне перезвонил и сообщил, что, к его великому удивлению, он только что обнаружил украшение в одном из своих карманов.

– Замечательный ход!
– оценила Грейс.
– И он назначил тебе свидание, чтобы вернуть браслет?

– Мы выпили в «Гренадере». «Кровавая Мэри», затем еще что-то... Закончилось ужином там же, а потом...

Томным жестом она отбросила прядь со лба.

– Сеанс «фокусов», пламенные уверения, и наутро мы уже обсуждаем романтическое путешествие. Неприятный случай с браслетом остался в прошлом! В прошлом настолько, что Оливье мне объясняет, будто финансировать поездку должна полностью я. Билеты на самолет, гостиницы, рестораны и все остальное, желательно категории люкс: чего ради отказывать себе в чем-то? По его словам, я чего-то недопонимаю. Мы живем в современном мире, и какая разница, кто платит - мужчина или женщина? Сознаюсь, я почти согласилась и опомнилась только в зале при посадке, за полчаса до отплытия, когда увидела, как он уставился на какую-то киску, ужасно одетую и едва достигшую половой зрелости. Я собрала остатки гордости и покинула его прямо там. Конец истории.

Она повернулась к одной из балконных дверей и погрузилась в созерцание пейзажа, размытого дождем. День был достаточно мрачным, и Грейс развела огонь в камине, но он погас, потому что ни одна из них не дала себе труда подбросить дров.

– Какое ужасное лето!
– вздохнула Кэтлин.
– И никаких планов...

– Оставайся здесь сколько захочешь, дорогая. Небольшой отдых тебе не повредит.

– Отдых! Но я ничего не делаю, мама, я не устала!

Однако ее лицо говорило о другом.

– Послушай, - вздохнула Кэтлин, - это чудесное поместье, и все эти сосунки-жеребята на лужайках умилительны, но, боюсь, я умру со скуки, если задержусь здесь. Честно говоря, не представляю, как ты живешь тут круглый год.

– Я нахожу себе занятие, - ответила Грейс лукаво.

Кэтлин с любопытством посмотрела на нее, потом сменила тему:

– Бен скоро вернется?

– Он уехал, чтобы посидеть у постели травмированного наездника, но сезон должен завершить с нами. Ты же его знаешь: с одной стороны, он изнывает без своей конюшни, с другой - хотел бы, чтобы Аксель решала проблемы самостоятельно.

– Так он что, вывел ее на первый план?

– Вместе со всей сопутствующей работой. Ему скоро семьдесят семь, пора чем-то пожертвовать.

– Тебе бы хотелось, чтобы он отдыхал, и желательно здесь, не так ли?

Грейс неопределенно улыбнулась, покачивая головой. Имя удивительно ей подходило: каждый ее жест был полон непринужденности и изысканности. Именно от нее Кэтлин унаследовала свою элегантность - и врожденную, и старательно культивируемую.

– Дождливое время идет тебе на пользу, мама, ты в прекрасной форме.