Нежность августовской ночи
Шрифт:
– Можно ногами тут ходить? – хищно раздул ноздри Фридрих.
– Да, Фридрих, можно, – сказал Глеб. – Это машинам проехать нельзя… А пешком ходить нам даже президент Франции не запретит!
Фридрих Бергер энергично пожал Глебу руку:
– Идем!
– Как это? – застонал Иван Павлович. – Это ж какой риск… Я не за себя боюсь, я за господина Бергера переживаю…
Тем временем Фридрих Бергер выбрался из лимузина, за ним – Глеб.
– Грачев, вы с нами! Вместо охранника… – замахал руками Иван Павлович.
– Палыч, как хошь, а
– Это что же, тебе машина дороже человеческой жизни? – побледнел Иван Павлович.
– Иван Павлович, он уходит, – обратился Глеб к руководителю отдела иностранной литературы.
– Ой, не могу… – застонал Иван Павлович, глядя в спину стремительно удаляющегося от них Бергера. – И что теперь?
– Следуем за Фридрихом. Да вы не переживайте, Иван Павлович, – сказал Глеб. – Мы в центре Москвы, тут милиции больше, чем прохожих… День вон, светло! Походим да вернемся! Вот скоро ему надоест, и вернемся!
Причитая, Иван Павлович засеменил вслед за звездой европейской литературы.
Однажды Иван Павлович Ряпушкин с гордостью признался Глебу, что он – москвич в третьем поколении. Но при всем при том Иван Павлович, как и большинство жителей Москвы, боялся своего города. И даже – не догадываясь об этом – ненавидел его… Ненавидел пробки, загазованный воздух, столичную дороговизну, ненавидел пафосный центр и криминогенную окраину…
Ряпушкин, формально проживая в Москве, в ней не жил. Он жил в своей квартире. На своей даче. В кабинете издательства. В машине, когда ехал от дома до работы или от дачи до дома. Иногда – в ресторане или тренажерном зале…
Он ходил – пешком, но только по Праге или, например, по Парижу… по Риму… в составе экскурсионных групп. Но по своему родному городу – никогда.
Теперь, выброшенный волею судьбы из авто, Иван Павлович напоминал улитку, лишенную панциря. Он выглядел настолько беззащитным и неуверенным, что Глеб счел нужным его подбодрить:
– Иван Павлович, а погодка-то какая, а? До того две недели дожди были… Грех не прогуляться!
Иван Павлович не ответил, скользнул по Глебу взглядом, полным детской обиды, вздохнул. Потом, пожевав губами, из вежливости спросил:
– А как супруга ваша поживает, Глеб? Хотел еще утром спросить…
– Супруга? Супруга на даче.
– Да? Гм… моя тоже. Вы Ниночке привет передавайте…
– Спасибо. У нас юбилей, кстати, скоро – двадцать лет, – улыбаясь, произнес Глеб. Не мог не похвастаться!
– Двадцать лет? Двадцать лет брака? О-о… – расчувствовался Иван Павлович и даже на какое-то время забыл, что находится в непривычных и некомфортных для него условиях – идет пешком по центру города. – Я вас с Ниночкой поздравляю, от всей души поздравляю…
В это время Фридрих Бергер, шедший далеко впереди, вдруг остановился у ажурного моста.
– Что там? Куда это он?
– Кажется, там причал, – ответил Глеб.
– О господи! – Иван
Через пару минут они с Глебом тоже стояли на причале под мостом.
– Граждане, приглашаем вас совершить незабываемое путешествие по обводным каналам Москвы-реки… – вещала в микрофон женщина в тренировочном костюме и переднике поверх него.
– Глеб! Глеб, надо плыть! – радостно закричал Бергер. – Мадам, вифель костет… э-э, сколько стоит билет?
– Билет стоит всего пятьсот рублей, – ответила в микрофон женщина.
– Фридрих, вы садитесь, я сейчас куплю билеты! – махнул рукой Глеб.
– Глеб, не сходите с ума… – Иван Павлович повис на локте у Глеба.
– Иван Павлович, вы тоже садитесь, – отцепил его Глеб. – Уж с парохода наш Бергер точно не сбежит. Сделаем круг и вернемся.
– Да. Точно. Лучше уж здесь! – Руководитель отдела иностранной литературы вдруг помягчел, расслабился. Ведь небольшой катер был замкнутым пространством (сродни автомобилю), спасающим от городских ужасов.
Глеб купил билеты и отправился вслед за своими спутниками.
На воде возле причала покачивался с боку на бок небольшой катер с деревянными лавками – человек на двадцать-тридцать. Впрочем, и десяти пассажиров не набралось: в носовой части сидели пять юных девиц, на боковой лавке – пожилая чета японцев с фотоаппаратами… ну, и Фридрих, Иван Павлович, Глеб.
И капитан впереди, за штурвалом. Фридрих Бергер немедленно рванул к нему, заговорил. Капитан, видимо привыкший ко всему и всем, охотно принялся болтать с Фридрихом. Пять юных девиц (в чем-то розовом, гламурном, с голыми пупками, пирсингом и обвешанные бижутерией, словно веригами, немедленно подтянулись ближе), Фридрих заговорил и с ними…
– Все, расслабьтесь, Иван Павлович, это надолго… Сидите и отдыхайте.
– Да, да. Вы правы, Глеб… – утомленно вздохнул тот.
Молоденький матрос в тельняшке принялся распутывать трос на причале.
– Стойте! – По ступеням вниз, от набережной, бежала молодая женщина, с объемной сумкой через плечо. – Эй, меня подождите…
Матрос протянул ей руку, и женщина легко перескочила с причала на катер.
– Спасибо… Еле успела!
– Да как же мы без вас! – хихикнул матрос.
Женщина послала ему воздушный поцелуй и села возле другого борта, как раз напротив Глеба и Ивана Павловича.
Катер затарахтел, сзади, над водой, заклубились облака сизого дыма, набережная стала удаляться.
Иван Павлович поднял лицо вверх, улыбнулся:
– А хорошо-то как, правда… Солнышко, тепло. Не скажешь, что через неделю – осень.
Глеб хотел ему ответить, но не успел, отвлекся. Он кое-что вспомнил.
…Порой случаются странные вещи – вдруг, без всякой причины, всплывает то, что годами и даже десятилетиями лежало на самом дне памяти. Раз – и вспыхивает перед мысленным взором картинка из далекого прошлого – отчетливая, не потерявшая яркости. Хотя, наверное, без причины ничего не происходит.