Нежность
Шрифт:
Само слушание проходило более-менее как ожидалось – то есть пока председатель не объявил, что еще не пришел к решению. В зале слышно ахнули. Целые ряды непонимающих лиц.
Интересно, но Хардинга не касается. Это не его дело. Аудио он записал без проблем, сфотографировал – что запрещено на любом суде, на любом слушании – всех основных участников, свидетелей и зрителей. Никто его не заподозрил. Хитрое устройство – зонтик-фотоаппарат – было капризным в обращении, но ничего сложного. Снимки профессора Триллинга получились не в фокусе, но сойдут как доказательство его присутствия. ФБР давно вело на профессора
Чего он совсем не ожидал – за миг до того, как захлопнулись двери, как началось слушание, – это ее.
Любой хороший снимок – тайна внутри тайны. Проблеск непостижимого среди проблесков. Головоломка, спрятанная у всех на виду. Вопрос, сподвигающий на поиск ответа, который нам никогда не найти. Нераскрытое дело. Неразгаданный секрет. Хороший кадр не бывает статичным – он живет и дышит.
Хардинг едва мог поверить своему счастью, когда под лупой на полоске негатива появилось ее лицо – четкое, яркое, испуганное. Угол оказался верным даже без видоискателя.
Раньше, в пятьдесят шестом и пятьдесят седьмом, он работал с фотоаппаратом «Робот-стар II», спрятанным в портфеле-ранце. Сама камера была шикарная. На коротких выдержках она отстреливала по четыре кадра в секунду. Объективы маленькие, но отличного качества. Одного завода пружинного механизма хватало на двадцать пять кадров. На стандартный ролик пленки, тридцать шесть кадров, умещалось от пятидесяти до шестидесяти снимков.
Тогда это была последняя новинка из Германии. Нью-йоркская лаборатория нашла способ сделать затвор бесшумным. Стальной корпус, тяжеловатый, но достаточно компактный – около трех дюймов в длину. Камера умещалась в портфель, изготовленный на заказ. Кое-кто из агентов жаловался на трудности с зарядкой пленки, но Хардингу она давалась легко.
Проблема была с портфелем. Снимали из него скрытым на боку объективом. Не забыть сдвинуть ремешок, зажать портфель под мышкой под нужным углом (обычно направляя чуть-чуть вверх) и нажать спусковую кнопку, скрытую в ручке. Видоискатель, стоящий под прямым углом, был неудобен, и, как правило, приходилось полагаться на чутье. Даже при стопроцентном зрении Хардинга на снимках в основном оказывались деревья, тротуары и дверцы машин.
Иногда попадалось интересное. Эти снимки он печатал себе на память: женский профиль, исполненный отчаяния, на фоне рекламы слабительного; блестящие туфли танцора под дверцей кабинки в грязной уборной; девочка, зависшая в прыжке во время уличной игры в классики; руки немолодых влюбленных на потрескавшейся обивке автобусного сиденья.
Русская Ф-21, с другой стороны, была мечтой любого агента. В лабе изготовили ее точную копию. При длине три дюйма она весила всего шесть унций и имела тихий пружинный механизм перевода пленки. Ее легко было спрятать внутри зонтика, а спусковой тросик подключался к кнопке на ручке. Видоискателя нет, но маленьким зонтиком целиться куда проще, чем дурацким портфелем. Можно сделать так, чтобы объектив был постоянно открыт, сдвинуть кнопку-колпачок и разом отснять сотню кадров на стандартной 21-миллиметровой пленке. Фотографии, как правило, получались хорошими и четкими. Надо отдать должное КГБ – работать втихую они умеют как никто!
В темноте грязной ванной он включил безопасный свет.
Опять забыл купить щипцы для проявочных лотков. Он уже не помнил, когда у него не болели руки. Химикаты вредны для его экземы, но это не смертельно.
Веревка для просушки была натянута над ванной, увеличитель стоял на столе.
В красно-оранжевом свете фонаря он вращал кольцо диафрагмы, пока не почувствовал щелчки и не увидел, как проецируемое изображение слегка потемнело. Таймер тикал. Он проверил резкость, отпечатал контрольную полоску, поместил ее в проявитель, снова выставил таймер и стал покачивать лоток взад-вперед. Привычно плескался раствор.
Она проявилась медленно, словно в алхимическом опыте. Черно-белая поэма о женщине.
Темные, блестящие, широко расставленные глаза.
Экзотическая, не американская красота.
Холодна и неподвижна, как цветок, даже в изумлении.
Лицо угловатое, с сильной челюстью, но кажется изящным. Приоткрытые губы без помады. Большой рот.
Темные пряди волос на белом потном лбу.
Если ей жарко, то почему она сидела застегнутая на все пуговицы во время слушания?
Лицо озабоченное, даже растерянное. Но еще, на самом дне глаз – глубоко скрытая тишина, от которой трудно отвести взгляд.
Достать. Слить. Положить в закрепитель – тик-тик-тик, – в воняющую уксусом стоп-ванну, пока не зажужжит таймер, и, наконец, промыть.
Моргая, он повесил полоску сушиться над ванной.
Фотоаппарат в зонтике – гениальное изобретение. Снимая на ходу в дверях главпочтамта, Хардинг даже не надеялся на результат. И тем не менее вот она.
Она фотогенична не только потому, что красива, а потому – теперь он видел, – что отдается камере легко, даже если не ведает, что ее снимают. Это физический дар, который встречается у людей, как, например, способность открыть рот и спеть идеальную ноту; качество, выходящее за рамки логики, нечто большее, чем набор обстоятельств, при которых делается снимок.
Бывает, кинозвезды устраивают истерику, если снимок подчеркивает их неудачные стороны. Иногда красивые люди плохо получаются на фото. Кто постигнет алхимию, которая творится, когда уникальный световой образ человека падает на кристаллы серебра в пленочной эмульсии? В этой женщине было что-то превыше «удачных» и «неудачных» сторон. Возможно, это что-то – случайность, но тогда она – как это говорят? – неисповедима.
Он склонился над фото. Под нижней губой виднелась горизонтальная черточка – след прикуса передними зубами.
Нервы.
И все же у нее хватило духу сострить, бросить на ходу, что раскрывать зонтик в помещении – плохая примета. Голос нежный, с менее выраженной версией протяжного бостонского акцента, характерного для ее мужа-сенатора. Слова были шуткой и в то же время звучали предупреждением или проклятием, словно она чутьем поняла, что он не просто незнакомец, придержавший для нее дверь. «Раскрывать зонтик в помещении – плохая примета». Она не знала, что это за зонт. Она и глаз-то не подняла. И все же фраза прозвучала слишком фамильярно. Намеренно. Намек на соучастие. Мимолетное пособничество. Раскрытый мимоходом секрет. Она будто заявила, что знает нечто такое, чего никак не могла знать.