Нежные языки пламени. Спящий анел

Клевер Алиса

«Почему ты мне не веришь?!»

Как вообще он мог такое у меня спросить? Кот, кажется, осознал всю глубину угрозы оставить его одного в доме Владимира Рубина, потому что он вдруг сам подошел ко мне и дал поднять себя на руки. Я огляделась. Было так сложно принимать решения, да еще с котом в руках. Развязать руки мне так и не удалось. В кино герои с такой легкостью разматывают узлы, только лишь потянув за какой-нибудь конец веревки зубами. Я же чуть зубы не сломала, но руки мои так и остались спутанными. И я стояла, глядя то на приоткрытую котом дверь, то на окно. Спальня была на втором этаже. С котом и со связанными руками я

не смогу вылезти через окно. Я просто грохнусь на каменную дорожку, которая выложена кругом вокруг дома. То-то будет Андре радости, что я сама покончила с собой, не заставляя его решать еще одну проблему. Как бы рискованно это ни было, я решилась и пошла к двери. Кот оттягивал руки, к тому же он вдруг решил передумать и начал попытки вырваться на свободу. Я как могла удерживала его, продвигаясь по коридору второго этажа к лестнице. План был такой – добежать до двери, которая вела из кухни в сад – она не имела замка, запиралась изнутри, как будто это был балкон. Проблема была в том, что делать, если там сидит Андре.

– Да тише ты, Костик, – пробормотала я, пытаясь идти по лестнице вниз как можно беззвучнее. Получалось плохо, лестница была деревянной, из какой-то дорогой темной древесной породы, и ступени периодически издавали скрип, причем это случалось с ними в самый непредсказуемый момент. Однако я добралась до гостиной. Внизу уже не было так тихо. Что-то бормотал телевизор, потом я услышала пищание какого-то электронного устройства. Каждый звук заставлял мое сердце замирать на месте, а потом пускаться вскачь, как обезумевшую дикую лошадь. Андре был здесь, где-то в доме. Я услышала смутное, неразборчивое эхо его голоса. Он на кухне? Черт! Я увидела вдруг на диване в гостиной свой рюкзак и телефон с кошельком, валяющиеся рядом. Значит, Андре копался в моих вещах. Что он мог найти там? Да ничего.

Зачем, интересно, Одри пыталась меня поджечь? Было ли это по воле Андре? Нет, не могу в это поверить. Я вспомнила, как он вытаскивал меня из машины, как тушил огонь на моих руках. Нет, он не знал об этом. Одри ненавидела всерьез, я стала ее смертельным врагом, а таким невозможно управлять, такое невозможно контролировать. Одри ненавидела меня, потому что Андре меня любил.

Я на цыпочках подошла к дивану, отпустила на секундочку Костика, чтобы взять рюкзак и телефон. Затем снова подцепила кота, и тот громко мяукнул. Голос вдалеке вдруг замолчал, и я похолодела. Пулей я забежала за диван и присела на корточки. Я сделала это очень вовремя, потому что почти сразу раздались шаги Андре – где-то со стороны кухни.

– Ты можешь просто ответить на прямой вопрос или нет? Ты произносишь слова, которые не имеют для меня никакого смысла. – Андре говорил по-французски, стало быть, с Габриэль. – Да мне наплевать, какие будут последствия.

Я не дышала, понимая, что, если он сейчас посмотрит на диван и недосчитается рюкзака с телефоном, всё будет кончено. Страх лишал меня способности контролировать движения, и в какой-то момент моя голая нога скользнула по паркету.

– Подожди секунду, – продолжил Андре по-французски. Я закрыла глаза, не имея ни малейшего представления, что мне сделать и как защитить себя. Сейчас он заглянет за диван… Я задержала дыхание, как вдруг Костик вырвался у меня из рук, мяукнул и запрыгнул с пола на спинку дивана. Андре негромко чертыхнулся, а затем его голос снова стал отдаляться.

– Нет, ничего. Это просто кот. Нет, я не уеду отсюда.

Это было последнее, что я услышала. Как только голос затих, я выглянула из-за дивана и, убедившись в том, что Андре ушел, рванула к входной двери. Поймать Костика теперь не было никакой

возможности, и я рыдала на бегу, думая о том, что мой умный кот убежал, чтобы отвести преследователя от меня в другую сторону. Я подхватила кроссовки и выбежала на улицу, так и не обувшись. Калитка открывалась изнутри одним нажатием кнопки. Я знала, что, если дом поставлен на охрану, в нем тут же раздастся сигнал, и потому бежала по холодному асфальту, не жалея ног.

Должно быть, я являла собой ужасное, пугающее зрелище. Слишком легко одетая женщина с перепуганным, заплаканным лицом, со связанными руками, с кроссовками и рюкзаком в руках. Наверное, я походила на жертву изнасилования, как в каком-нибудь дешевом фильме, но реальная Москва спокойно неслась мимо, не обращая на меня никакого внимания. Прохожие отворачивались, машины даже не притормаживали. Да и не так много встречалось людей, пока мне не удалось добраться до какой-то большой улицы. Вдруг рядом со мной остановилось желтое такси с шашечками и какой-то рекламой. Я мигом нырнула в машину и упала на заднее сиденье, словно по мне стреляли, а я надеялась увернуться от шквального огня.

– Проблемы? – спросил таксист после некоторой паузы. Голос его звучал спокойно и как-то на удивление по-бытовому. Похоже, его ничто не могло удивить. – Позвонить в полицию?

– Нет, в полицию не надо, – ответила я после некоторого раздумья. И этот мой ответ тоже не удивил таксиста. Он проехал еще некоторое расстояние, а затем припарковался на обочине дороги и повернулся ко мне. В его руках блеснуло лезвие ножа. Я заорала, хотя нож и не был большим. Скорее карманный, такой, где много лезвий и есть даже вилка и пилочка для ногтей.

– Чего орешь? С веревкой помочь? – обиделся водитель, впрочем, не сильно. Мое поведение было вполне понятным, если отдать дань тому, в каком виде я попала к нему в машину. Я кивнула и протянула вперед связанные руки. Несколько минут ушло на то, чтобы перерезать его почти тупым лезвием хорошую, качественную веревку, которой меня связал Андре. Освободившись, я потерла запястья и несколько раз сжала и разжала кулаки. Затем я натянула кроссовки на босые ноги и набрала мамин номер. Я боялась только одного – что мама не ответит. Она могла быть занята, могла быть и свободна, но выключила телефон, чтобы ее не доставали, пока идут съемки или репетиция. Но она ответила.

– Ты в порядке? – спросила я раньше, чем она успела сказать мне хоть что-то. – Ты где?

– Я в Петербурге, – ответила мама невозмутимым голосом. – А что?

– Мне… мне очень нужно с тобой поговорить. Но еще больше мне нужно, чтобы ты была как можно аккуратнее. Нам… угрожает опасность. Я не могу объяснить.

– Не можешь объяснить, не объясняй, – ответила мама, и я взбесилась, потому что вообще не была уверена, что она меня слушает.

– Мама, я приеду к тебе, но ты можешь пообещать мне, что все это время будешь с Шурой, что отменишь запланированное и запрешься в гостинице, дождешься меня?

– Господи, что опять стряслось? – возмутилась она.

– Я приеду, как только смогу, – бросила я. – Просто пообещай.

Она не стала мне ничего обещать. Кто бы сомневался. Сказала, что вечером у нее спектакль и она просто не может его отменить. Но даже если бы и могла, не стала бы. Зритель ждет! Ее единственная любовь, преданность которой мама готова была хранить на протяжении всей своей жизни. Она не изменяла своему зрителю ни с моим отцом, ни с одним из своих многочисленных любовников. Она не изменяла своему зрителю даже со мной. Мама обожала зрителя с такой же болезненной страстью, с какой Одри обожала Андре. Я отключилась и только потом заметила, каким взглядом смотрит на меня таксист в зеркало заднего вида.