Лето: ничего личного —Лето перенасыщеноШумными листьями, тыщамиИстин различных.Осень: ничего лишнего —Единоличная истина,Осень почти божественна —Но беспомощна.Мысли зимы болезненны,Меланхоличные истиныВ теле очеловечены —И беспочвенны.А по весне бессмысленныИ обезличены истины,Почва – очеловечена.В мире ничего вечного.
Про велик
Помню, было мне семь лет,МамаПодарила
велик мне,«Каму»,В масле весь и со звонком —Что ты! —Новый велик у меня, с катафотом!И я стал среди больших —Равным!И мужские на локтяхТравмы —Всем на зависть пацанамПрочим…Я на велике с утра и до ночи!Говорил я: «нипеля»,«Цепка»,И трещала в колесеЩепка,Прямо в ванной мыл его,Дома,Мазал велик каждый день солидолом.Что мне «Школьник» и «Урал»(Рама!) —Лучше в мире не найти«Камы»!На четвертый свой этажВеликНа руках таскал я сам, еле-еле!…Но однажды, среди дняПрямо,Кто-то взял – обворовал«Каму».Как хватило у негоДуху?Все барашки открутил и сидуху.Как я плакал-горевал,Бедный…С той поры прошло лет сто,Верно.Нету велика. Жена.Скука.До сих пор ведь не простил я ту суку.
“Уходя по гонобобель…”
Уходя по гонобобельс небольшим, на час, лукошком —заверни в клеёнку карту,соль возьми, котёл и спички;крепко-накрепко избу запри —и каждое окошкозакрести, заговори —как будто к чёрту на куличкиты уходишь на полжизни;кто расскажет, где придётсяшастать – ёрзая душою,заражённой звёздным зудом,по планете; с кем приспичиткоротать солёным пудомнескончаемые зимы;и когда идти – на вёслах,на ходулях, под сурдинку,по башкам, на вы, на помощь;поперёк земной орбиты,перепутав полдень, полночь;по пещерам и сквозь грозы,по пустыне и на льдине…Уходя по гонобобель,не забудь о карабине.
Гроза
Воздух вспух – и ринулся вон;лес, разноголовьем косматымшевеля, рванину воронв пламенные угли закатасбросил; и наполнился ветершумом и сверканием листьев,вперемешку; и в пересвистепроводов рассыпался веерискр; и над неистовым лесом,где клубилась грозная сила,вдруг свилась и книзу, отвесно,треснула слепящая жила;И… Прошло! Прошло стороной!Лишь ошеломлённые избыпрошептали: «Боже ты мой…» —и глядят с немой укоризной.
“…И там, где нет ноге моей”
…И там, где нет ноге моейземли почувствовать опорупустого места, и то в горууводят россыпи камней,а то в дремучие долиныпо склонам катятся ручьи,швыряя камни; где лучина перекрестьях троп звериныхсквозь кроны воткнуты во тьмуглазниц белеющих скелетов;где растопить не может летов ущельях снег и потомууходит снова стороною,ничто не требуя взамен;и остаётся вновь зимекружить над строгою страноюи кутать грозные хребтыв свои торжественные шубы,рядить в парадные тулупыкедровой свиты их ряды;и где замешкавшихся птицзима безжалостно и честнохватает на лету за сердцеи в тишине бросает вниз…Там ни единого нет местадуше почувствовать землиопору. Потому вдалихребты чарующе отвесныи упоительна тоскадолин безмолвных, и в печалитак сладко умереть в началепростого птичьего броска.
“Там, где вижу отраженья…”
Там, где вижу отраженьячаек – чайки видят рыбок;рыбки чувствуют движеньечаек; мир подводный зыбок;мир небесный – постепенен,облака растут и тают,испаряет солнце тени;рассыпают чайки стаи;серебрятся рыбки в небе,облаков хватают крошки.Ошалевшей чайки трепет.Синева и звон немножко.
“Нашёл я оброненный в августе ножик!..”
Нашёл я оброненный в августе ножик!Где кучу порезанных шляпок и ножекОставил, корзину свою перебрав.Там нету ещё ни грибов и ни трав,Но все обозначились наши дорожки!А в погребе тесно проросшей картошке,Как в теле слежавшемся тесно душе.(Но это – про душу – банально уже)И скоро народы пойдут в огороды!Мужчина вонзает лопату в породу,Жена его роется в прошлой ботве,А дети картошку бросают – по две.Но бабка следит и ругает лентяев —Мол, дедушка не был таким вот слюнтяем,Мол, вот был хозяин – в дому, в гараже.(Но это – про дедушку – грустно уже)И будет огромное светлое лето!Приклеит деревни река изолентойК бескрайнему лесу, покосам, полям —И жизнью наполнится наша земля.Хоть полнится смертью… А в августе бабкуМы следом за дедом схороним. И зябкоТак станет в осеннем дожде на душе.(И это – про осень – понятно уже)
“Скучно тащится по Каме…”
Скучно тащится по КамеТеплоходик с пермяками.Ветер морщит гладь реки,Замерзают пермяки.А по берегу, по Каме,Пьянь гуляет с кулаками —И сжимает кулаки,Дураками дураки.То ли дамы с господами,То ли бабы с мужиками,Тоже ходят вдоль реки,Поправляя парики.Дети бегают по КамеС разноцветными шарами.Ветер морщит гладь реки,Шарик рвётся из руки…Если вечером над намиВдруг прокатится цунами —То останутся на КамеТолько шарик с облаками.
“Посередине года – солнце…”
Посередине года – солнце.А по краям – снега, снега…Год – наподобие колодцаВ душе. Белеют берега.Позёмки стылые струятсяИ пеленают сонный взгляд.И остаётся потеряться —Там, где июльские горятЧасы, минуты и секунды,Где пепел улетает вверхИ укрывает снега груды —И тает снег.
“Ни разу не слышал свирели. Свирели…”
Ни разу не слышал свирели. СвирелиКак будто бы в небе весеннем дрожали.Свирели как будто бы разоружали,А мы как по нотам – зверели. ЗверелиВ бессильной тоске по покою,Зверели как следствие собственной смерти.Свирели срывались, сверлили как смерчи,Я верил во что-то такое – такое,Что тоже зверел, поднимаясь по нотамК весеннему небу, как будто впервые.Стараясь меж выдохами в перерывеВцепиться хотя бы в кого-то, в кого-то.
