Нежный огонь любви
Шрифт:
Жетонов убывала все медленнее. Зельда решила, что начинает играть лучше, — и сама удивилась тому, какое удовлетворение принесла ей эта мысль. Когда игра заканчивалась, она забиралась к себе на койку почитать, предоставляя Расчету нести свою одинокую вахту в кресле пилота. Она обычно засыпала раньше, чем он в конце концов ложился.
Утром четвертого дня их пребывания в космосе Расчет выказал интерес к чему-то еще, помимо тренировок и его только зарождающихся бизнес-программ. Зельда два часа провела за экспериментами с системами менеджмента, заставляя компьютер делать долгосрочные
Повернувшись в кресле, она обнаружила, что Расчет сидит за пультом управления, поставив перед собой диазитовый шар.
— Что это у вас?
Встав и потянувшись, Зельда прошла к нему и заглянула в прозрачную сферу. В его основание был встроен очень сложный пульт управления. В тот момент, когда Расчет ей ответил, она сама узнала этот предмет.
— Светорисовальное устройство.
Он нажал на пульте какие-то кнопки, и в тот же миг шар начал светиться.
Зельда подалась вперед, переполняемая приятным предвкушением. На Клеменции было немало прекрасных светохудожников.
— Давайте посмотрим, что у вас записано.
— Очень мало, — холодно ответил Расчет. — Я редко оставляю свои работы. Я — плохой художник. Это просто способ убить время в полете.
— А над чем вы сейчас собираетесь работать?
— Пока не знаю. Я просто решил отвлечься от твоих переменных.
Склонившись над шаром, он принялся прикасаться к различным кнопкам пульта. Внутри диазита возникла черная лента, которая начала сжиматься и постепенно менять свой цвет по команде Расчета.
Зельда зачарованно наблюдала, как лента превращается в тонкую серо-коричневую полоску света. Потом эта полоска изогнулась в неровную линию, которая напомнила ей отдаленные силуэты горного кряжа. С удивительной терпеливостью Расчет создал новую цветную ленту, на этот раз оранжевую, и медленно включил ее в свой ландшафт.
— Тебе никто не говорил, как трудно работать, когда тебе все время смотрят через плечо? — спросил Расчет.
— Вы четыре дня смотрели мне через плечо.
Тем не менее Расчету удалось ее не только задеть, но и смутить. Зельда вернулась к компьютеру. Она каждый раз досадовала, если Расчету удавалось вызвать ее на перепалку или заставить сделать неверный шаг. Ей не следует опускаться до такого!
В течение нескольких следующих часов она время от времени поглядывала на необычный ландшафт, возникающий внутри светорисовального шара. Ей приходилось наблюдать за работой настоящих мастеров све-тоживописи. Лучшие из них, как правило, были голубями, и результаты их трудов на Клеменции встречались повсюду. Однако современная светоживопись главным образом представляла собой абстрактные вихри цвета и света, составленные необычайно тщательно. Большинство светохудожников не старались создавать точные копии сцен реальной жизни. Вместо этого они пытались своими сложными и интригующими узорами вызвать у зрителя эмоциональный или интеллектуальный отклик. Степень мастерства обычно измерялась многообразием подобных откликов.
Ландшафт, появлявшийся внутри шара Расчета, явно воплощал некую реальность. Ничего абстрактного в нем не было. И тем не менее Зельда вынуждена была признать, что картина вызывает в ней все больший и больший интерес. По правде говоря, она начала казаться даже чересчур реальной.
Внутри шара возникала панорама жестокого, бесплодного мира. Ужасающе тоскливая красно-оранжевая пустыня уходила к далеким серым горам. Каким-то образом она поняла, что горы так же бесплодны, как и равнины, и не подарят ни растительности, ни воды. Там тоже одна бескрайняя пустошь. Казалось, земля страдает от невыносимой жары — и в то же время сцена
Леденила душу. Жестокая, сухая, бесконечная пустыня пугала, но взгляд от нее оторвать было трудно.
— Это ЧТД? — не выдержала она. Расчет даже не взглянул на нее.
— Угу.
— На вашей картине планета выглядит совсем не так, как на тех голографических записях, которые я видела, — заметила она, пытаясь разобраться, почему это так. На первый взгляд картина Расчета казалась весьма точным изображением ландшафта этой планеты. Однако она видела немало снимков пустынных земель и голых гор ЧТД — и ни один из них не вызывал в ней таких чувств, как это светоизображение.
— Такой я ее вижу.
Зельда встала со своего кресла и осторожно подошла ближе.
— Вы там долго жили?
— Старался не задерживаться дольше необходимого.
Выпрямившись, Расчет рассматривал свое творение. На это ушла всего секунда, а потом он быстро прикоснулся к пульту. Шар вспыхнул — и погас.
— Вы ее не записали!
Зельда невольно протянула руку, чтобы остановить его, но было уже поздно. Картина исчезла, не оставив следа. Теперь ее уже никогда нельзя будет восстановить. Зельда ощутила под своими пальцами сеть шрамов и поспешно отдернула руку.
— Я же сказал тебе, что редко записываю свои работы. Это всего лишь хобби.
Расчет выключил шар и встал, чтобы вернуть све-торисовальное устройство в ящик.
— Это гораздо больше, чем просто хобби! У вас настоящий талант, Расчет. Я никогда не видела ничего подобного.
Он одной рукой оперся на ящик, куда только что убрал свой шар, и пристально посмотрел на нее:
— Ты любишь искусство?
— А разве его можно не любить? Он задумчиво кивнул, словно принял какое-то решение.
— Тогда я покажу тебе настоящее искусство. Он подошел к своей койке, опустился на колено и залез под нее.
Зельда с интересом наблюдала, как Расчет достал ту самую металлическую коробку, которую она нашла в свой первый вечер на борту корабля. Почему-то она была совершенно уверена, что сейчас увидит нечто глубоко личное и крайне важное для Расчета. Несмотря на свое прежнее любопытство по поводу этой коробки, она вдруг испугалась. Она собиралась было сказать ему, что не хочет видеть содержимое коробки, однако было уже поздно. Расчет открыл крышку.