Нежный защитник
Шрифт:
— Ты не должен! — воскликнула она, отшатнувшись. — Это же смертный грех!
— Неужели? — хмыкнул он. Наверное, он и правда шутил? Его правая рука осторожно скользнула по ее волосам и легла на затылок. Его палец ласкал ее щеку, и она горела словно живое пламя. — В поцелуе нет ничего плохого, Имоджин.
— А отец Вулфган говорит, что есть… — Имоджин понимала, что должна положить этому конец, пока не случилось непоправимое. Капеллан предупреждал ее не раз, что как раз такие поцелуи ведут к распутным
А похоть, как известно, ведет прямиком в ад.
Наверняка это языки адского пламени ласкают ее, и уже сейчас она горит, как в огне…
Она вырвалась из его объятий и отскочила в другой конец комнаты.
Фицроджер не сделал попытки ее остановить. Он просто повернулся, прислонился спиной к стене и скрестил на груди руки.
— Это не тот ли худосочный священник со скрюченными руками? Тот, что хотел наложить на всех подряд епитимьи за отнятые жизни?
Она кивнула, но тут же испуганно зажала рот ладонью.
— Ох, да он и на меня теперь наложит епитимью! Мне придется стоять на коленях не меньше недели! Ведь на мне лежит ответственность за все эти убийства. И за то, что я позволила тебе меня целовать. И делала вид, будто я… — Она замолчала, искоса взглянув на него.
— Я знал, что это маскарад, Рыжик.
— Я тебе не верю! — выпалила она. Какой удар по самолюбию!
— Я никогда не вру. Разве только в случае крайней необходимости.
— И когда же ты узнал?
— После того как вчера тебя сдернули с лошади, твой мешок совсем перекосился. Но догадываться я начал еще раньше. Уж очень нелепо это выглядело.
— Догадывался — и ничего не сказал?
— Мне было интересно, как долго ты будешь ломать комедию, — ответил он, равнодушно пожимая плечами. — Это была неплохая выдумка, и она принесла свою пользу. Когда я увидел тебя впервые, то и правда подумал, что ты вот-вот начнешь рожать. Полагаю, это очередная гениальная идея твоего сенешаля?
— Нет, — гордо возразила Имоджин. — Это я сама придумала. А он лишь помог привязать торбу.
Фицроджер выразительно поднял брови и кивнул, отдавая должное ее смекалке.
— Кстати, как поживает Сивард? — дерзко спросила она.
— Я уже послал за ним. — Он оттолкнулся от стены и подошел к ней. — Не могу не признать, что ты показала себя с самой лучшей стороны, кто бы ни помогал тебе в этом деле. Ты скрылась от Уорбрика и терпела на себе это гнусное рубище. По крайней мере, — добавил он с лукавой улыбкой, — мне оно показалось на редкость отвратительным. Ты стерла ноги чуть не до костей, и все же тебе хватило духу устоять передо мной, пусть и не в буквальном смысле. Да, для избалованной девицы ты показала себя с самой лучшей стороны.
Имоджин ощутила, как где-то в кончиках пальцев на ногах зародилась жаркая томная волна, и она начала медленно подниматься вверх, пока не достигла ее нежных милых щечек, и они раскраснелись от удовольствия. Это была гордость от заслуженной похвалы.
— Я сама не знаю, как мне это удалось, — честно призналась она. — Меня ужасало это жуткое грязное тряпье. Меня ужасало, что я осталась совсем одна, без защиты. Меня ужасала необходимость самой принимать решения. Я думала только об одном: поскорее бы отдаться на твою милость, чтобы ты позаботился об остальном.
— Мы все испытываем и страх, и ужас. И если человек привык соблюдать чистоту, ему трудно смириться с вонью и грязью. Ты все сделала правильно.
В конце концов, он действительно показал себя отнюдь не с плохой стороны.
— Тебе было страшно идти в подземелье? — тихо спросила она.
— Что? — Тепла в его голосе больше не было. Зеленые глаза широко распахнулись от неожиданности.
— Ты боишься замкнутых пространств. Мне рассказал сэр Уильям.
— Вот как? — Его глаза стали как две льдинки. — Он сильно преувеличил. Кстати, не желаешь ли спуститься в зал к завтраку? Может, тебя отнести?
Имоджин нахмурилась. Нет, не стоит продолжать этот разговор и рассказывать о том, что ей поведала Марта.
— Я хотела бы прежде всего послушать мессу, — поспешно сообщила она. Ей действительно не хватало святого наставления. — Пока не придет отец Вулфган, я сама помолюсь обо всех усопших.
— Долго же тебе придется молиться. Я вытолкал твоего капеллана взашей.
— Что?!
— Я не хочу, чтобы этот стервятник шнырял среди моих людей, заставляя их мучиться от воображаемой вины. Я быстро найду ему подходящую замену.
Имоджин вспыхнула от гнева. От праведного, святого гнева.
— Верни его сейчас же! — выкрикнула она. — Это мой замок, Фицроджер, а он — мой священник!
— А я — твой защитник, — ответил он не моргнув и глазом, — и буду поступать так, как лучше для моих солдат!
— Наверняка ты хотел бы иметь ручного священника, готового смотреть сквозь пальцы на твои грехи, — прошипела Имоджин, подавшись вперед. — Но я обязательно верну сюда отца Вулфгана и прослежу за тем, чтобы он призвал на твою черную душу гнев и пламя Господне!
Он стоял и смотрел на нее. Он даже ухмылялся!
Он не желал с ней считаться!
Имоджин размахнулась и изо всех сил залепила ему пощечину.
Пощечина вышла на славу. Эхо пошло гулять по комнате. А на щеке проступил алый след от ее пятерни. Его лицо теперь походило на маску, а изумрудные глаза широко распахнулись и наполнились мертвенным холодом.
Он, натренированный боец, даже не попытался уклониться от ее удара.
Имоджин застыла ни жива ни мертва. Настал ее последний час…