Незийский калейдоскоп
Шрифт:
— …Ниарский суд приговорил меня восемь лет назад к пожизненному заключению, а потом они решили, что я исправился, пока сидел, и меня помиловали. Вас когда-нибудь выбрасывали на улицу? Меня из тюрьмы пинками гнали, как подохшую собаку из конуры! Это называется гуманизм, чтоб они себе такой же гуманизм получили… А я не оправдал человеческого доверия, и я полностью признаю свою вину. Я рецидивист, я виновен в попытке умышленного убийства, заранее спланированного, с использованием взрывчатки — то есть, при отягчающих обстоятельствах. Если б эти
Те, кто его допрашивал — костлявый пожилой мужчина с лысым черепом и глазами почти бесцветными, но при этом пронзительно-яркими, словно включенные экранчики мониторов, и второй, помоложе, оплывший, как груша, с покатыми плечами, — переглянулись.
— Саймон, скажите-ка, из каких соображений вы хотели убить Лиргисо? — спросил молодой.
У него был глубокий, хорошо поставленный голос, и вопросы он задавал то доброжелательно, то с подковыркой. Клисс предположил, что он, наверное, психолог.
— Потому что Лиргисо опасен, я понял это сразу, еще когда не знал, кто он такой. Нутром почуял! А Поль еще хуже. Таких надо истреблять, и если меня оставят на воле, с моей стороны будут новые рецидивы. Учтите, я не раскаиваюсь в содеянном! Если б я мог, я бы снова убил их, уж на этот раз наверняка. Я угроза для общества, я должен сидеть за решеткой.
Они снова переглянулись, после чего заговорил старший:
— Саймон, не болтай ерунду. С такими качествами ты должен не за решеткой сидеть, а работать в нашей организации. Ты принят.
Клисс открыл рот, чтобы возразить, но передумал. Мало ли, к чему приведут возражения…
— Я постараюсь оправдать оказанное доверие. Но, видите, у меня проблемы со здоровьем… — он прикоснулся к рубцу на месте левой ушной раковины. — С тех пор, как я съел свое ухо… — пришлось замолчать, чтобы подавить слабый рвотный спазм, — я не могу нормально питаться, какой из меня работник…
— Ты еще скажи, что не работник, потому что занозил палец! — проворчал пожилой. — Наши медики вырастят тебе новое ухо. Меня называют Маршалом, а твоим наставником на время стажировки будет Римма Кирч. Все вопросы задавай ей или Бишону, это наш психолог.
Грушевидный субъект приветливо улыбнулся и слегка подался из кресла вперед. Маршал поднялся и вышел.
— Это ваш шеф? — задал Саймон первый вопрос, когда дверь закрылась.
— Не «ваш», а «наш», — поправил Бишон. — Саймон, запомни главное: мы одна команда — шеф, я, ты, остальные ребята. Индивидуалистам у нас приходится туго.
— Не надо на меня наседать, — вздохнул Саймон. — Я по натуре истинный коллективист, но мне столько пришлось пережить, что я стал неадекватным. Что это за жуть была в логове у Лиргисо, когда меня оттуда вытаскивали? Помню, что-то несусветное творилось…
— Всякие голографические эффекты плюс инфразвук. Видимо, он приготовил это специально на случай вторжения — своего
— Всего-то? — Клисс с облегчением усмехнулся. Столь простое объяснение не приходило ему в голову.
— Там были и настоящие мины — роботы, начиненные взрывчаткой. Они разнесли компьютер и сейфы, так что мы ничего не успели забрать. В группе захвата было двенадцать человек, а вернулось оттуда пятеро, и ты шестой. Саймон, ты все-таки законченный индивидуалист, это твой главный минус. Постарайся стать членом команды, а я постараюсь тебе в этом помочь.
Груша (так называли Бишона остальные, чаще за глаза) был не самым худшим психологом: после третьего терапевтического сеанса Клисс вновь обрел способность есть самостоятельно, и его при этом больше не рвало. Но только не мясо, упаси Боже, только не мясо! Теперь Саймон был убежденным вегетарианцем.
По крайней мере, с одной из его проблем Бишон разобрался, однако это не мешало Саймону втайне посматривать на Грушу свысока: будущее покажет, кто из нас лучший знаток человеческих душ — ты, дипломированный всезнайка, или я, бывший эксцессер.
Зато Римма Кирч, новоявленная наставница Саймона, оказалась настоящей язвой. Девчонка лет двадцати пяти, плотная, крепко сбитая, с широким и упрямым, чуть курносым лицом фермерской дочки и зычным мальчишеским голосом. Ее родиной была Яхина — планета, где большую часть территории занимают крупные поместья и заводы по переработке сельхозпродукции, а население переполненных городов живет впроголодь, поскольку продовольствие идет на экспорт. Несмотря на свою внешность деревенской сорвиголовы, Римма была горожанкой. Она ухитрилась улететь с Яхины «зайцем», добралась до Рубикона и промышляла там мелким воровством, пока ее не завербовал кто-то из агентов «Подразделения Игрек».
Клисс ее побаивался, она была еще хуже Лейлы. Она не носила юбок, предпочитала удобные комбинезоны и стриглась коротко и небрежно: неприятное, беспокоящее Саймона сходство с Тиной Хэдис. Но если Тина при этом обладала почти аристократическим изяществом — результат то ли тергаронской военной муштры, то ли воспитания, полученного в детстве на Манокаре, — то Римма была неуклюжа, неряшлива и манерами напоминала лесных зверушек из мультфильмов про Умазайку.
Она сразу же объявила:
— У нас тут казарма, и нам наплевать, нравится тебе это или нет, так что привыкай!
Судя по блеску ее глаз и наставительно-торжествующему тону, ей «казарма» нравилась. Римма также сообщила, что Саймон на первое время будет «салагой» — мол, от этого никуда не денешься, такова традиция.
— Детка, сказать тебе по секрету, сколько мне лет? — вздохнул Клисс. — Сказать, а? Без малого тридцать восемь. Не знаю, на сколько я выгляжу после этих … пластических операций, но в салаги я не гожусь.
— Не называй меня деткой, в зубы получишь! — огрызнулась Римма. — У нас тут своя субординация, и на твои претензии нам наплевать. Будешь как все.