Незнакомец в зеркале
Шрифт:
Как оказалось, она опять ошиблась.
Спустя немного времени после медового месяца Фрида начала видеть Пауля в более реалистическом свете. Она воспитывалась в немецкой традиции, как «хаусфрау», и поэтому безоговорочно подчинялась мужу, но отнюдь не была глупой. Пауль не имел других интересов в жизни, кроме своих стихов, и Фрида начала понимать, что стихи его очень плохие. Она невольно замечала, что Пауль оставлял желать много лучшего почти в любом отношении. Там, где он был нерешительным, Фрида оказывалась твердой, там, где Пауль не понимал в ведении дел, Фрида быстро соображала. Сначала она просто сидела и молча страдала, видя, как глава семьи выбрасывает на ветер ее богатое приданое по своей мягкосердечной дурости. Ко времени их переезда в Детройт Фрида решила больше с этим не мириться. Однажды она появилась в мясной лавке мужа и уселась за кассовый аппарат.
Однажды она объявила о своем решении Паулю и заставила его работать над проектом, чем чуть не довела беднягу до нервного истощения. Он опасался, что секс в больших дозах повредит его здоровью, но Фрида была женщиной большой решимости.
— Давай его сюда, — командовала она.
— Но я не могу, — возражал Пауль. — Он не хочет.
Тогда Фрида брала его маленький, сморщенный пенис в руки и отводила назад крайнюю плоть, а когда ничего не получалось, она брала его в рот («Боже мой, Фрида! Что ты делаешь?!») — пока он не твердел вопреки желанию хозяина, и тогда она вводила его в себя и добивалась, чтобы сперма Пауля оказывалась у нее внутри.
Через три месяца после того как они начали, Фрида сказала мужу, что он может отдохнуть: она забеременела. Пауль хотел девочку, а Фрида хотела мальчика, так что никто из друзей не удивился, когда родился мальчик.
По настоянию Фриды роды состоялись дома, с помощью акушерки. Все проходило без заминки до и во время самих родов. Но когда ребенок появился на свет, все собравшиеся вокруг постели испытали сильное потрясение. Новорожденный младенец выглядел нормальным во всех отношениях, если не считать его пениса. Половой орган ребенка был огромен, он висел подобно какому-то вздувшемуся, странному отростку между невинными ляжками младенца.
«У его отца нет такой стати», — подумала Фрида со свирепой гордостью.
Она назвала его Тобиасом, в честь главы муниципалитета, проживавшего на территории их участка. Пауль сказал Фриде, что возьмет на себя обучение мальчика. Как-никак, а воспитание сына — это обязанность отца.
Фрида слушала его с улыбкой, но редко разрешала подходить к ребенку. Она сама растила мальчика. Она управляла им с помощью тевтонского кулака, не беспокоясь о бархатной перчатке. В пять лет Тоби был худеньким, тонконогим ребенком с задумчивым лицом и ярко-синими, как у матери, глазами. Тоби обожал мать и жаждал ее одобрения. Он хотел, чтобы она взяла его на руки и посадила к себе на широкие, мягкие колени, а он бы зарылся головой глубоко между ее грудями. Но Фриде недосуг было заниматься такими глупостями. Она зарабатывала на хлеб для семьи. Она любила маленького Тоби и стремилась к тому, чтобы он не вырос слабаком, как его отец. Фрида требовала от Тоби совершенства во всем, что он делал. Когда он пошел в школу, она следила за приготовлением уроков, а если он никак не мог справиться с каким-то заданием, мать понукала его: «Давай же, сынок, берись за дело!» И стояла у него над душой, пока задача не была решена. Чем строже Фрида относилась к Тоби, тем сильнее он любил ее. Она была скора на расправу и скупа на похвалу, но чувствовала, что так лучше для самого Тоби. С первой же минуты, когда сына положили ей на руки, Фрида ощутила уверенность в том, что это должно случиться. Словно сам Бог шепнул ей на ухо. Не дожидаясь, пока сын подрастет достаточно, чтобы понимать ее слова, Фрида принималась рассказывать ему о его грядущем величии и уже никогда не прекращала этих разговоров. Так маленький Тоби вырос с убеждением, что он обязательно станет знаменитым, хотя и без малейшего представления о том, как и почему это будет. Он знал только, что его мать никогда не ошибается.
Тоби чувствовал себя счастливым, когда сидел за столом в огромной кухне и делал уроки, а мать в это время стояла у большой старомодной плиты и готовила еду. Она варила божественно пахнущий густой суп из черных бобов, в котором плавали цельные сосиски, жарила груды сочных колбасок и пекла картофельные оладьи с воздушным золотистым кружевом по краям. Или, стоя посреди кухни у высокого чурбана для рубки мяса, месила тесто своими крупными, сильными руками, присыпая его
Однажды после обеда (Тоби было тогда двенадцать лет) к ним зашла известная всей округе сплетница миссис Дэркин. Это была женщина с худым лицом, черными, бегающими глазками и очень болтливым языком. Когда она ушла, Тоби стал ее передразнивать, чем вызвал у матери безудержный смех. Ему показалось, что он впервые слышит, как мать смеется. Начиная с этого момента, Тоби стал искать способы позабавить ее. Он потрясающе передразнивал клиентов, посещавших мясную лавку, своих учителей и школьных товарищей, заставляя мать покатываться со смеху.
Так Тоби нашел наконец способ завоевать материнское одобрение.
Он решил пройти отбор для участия в школьном спектакле по пьесе «Счета не надо, Дэвид», — и получил главную роль. На премьере его мать сидела в первом ряду и аплодировала успеху сына. Именно в этот момент Фрида поняла, каким образом должно будет исполнится данное ей Богом обещание.
В начале 30-х годов, в период великой депрессии, кинотеатры по всей стране прибегали к различным уловкам, чтобы заполнить свои пустые залы. Разыгрывались посуда и радиоприемники, устраивались вечера лото и бинго, нанимались музыканты, игравшие на фисгармониях.
Проводили и любительские конкурсы. Фрида тщательно просматривала театральную страницу в газете, чтобы знать, где проходят конкурсы. Потом вела туда Тоби и сидела в зале, пока он представлял на сцене Эла Джолсона, Джеймса Кэгни или Эдди Кантора, и восклицала: «О небо! Какой талантливый мальчик!» Тоби почти всегда доставался первый приз.
Он стал выше ростом, но все еще оставался худеньким, серьезным мальчиком с простодушным взглядом ярко-синих глаз и лицом херувима. Стоило лишь посмотреть на него, как в голову тут же приходила мысль о невинности. Тем, кто видел Тоби, хотелось обнять его, прижать к себе, защитить его от жизни. Его любили, ему аплодировали на сцене. Впервые Тоби уразумел, в чем его предназначение; он станет звездой, он сделает это в первую очередь для матери и во вторую очередь для Бога!
Половое влечение стало пробуждаться в Тоби, когда ему исполнилось пятнадцать лет. Он занимался мастурбацией в ванной комнате, единственном месте, где мог быть уверен, что ему не помешают. Но этого оказалось недостаточно. Тоби решил, что ему нужна девушка.
Как-то раз вечером Клара Коннорс, замужняя сестра одного из школьных товарищей, подвозила его домой. Клара была хорошенькая блондинка с большой грудью, и у сидевшего рядом с ней Тоби началась эрекция. Он неуверенно потянулся к ее коленям и полез к ней под юбку, готовый моментально отдернуть руку, если она закричит. Клару это скорее позабавило, чем рассердило, но когда Тоби извлек наружу свой пенис и она увидела его размеры, то пригласила парня к себе домой на следующий день и приобщила его к радостям полового акта. Впечатление было потрясающее. Вместо намыленной руки он обрел податливое, теплое вместилище, которое пульсировало и сжимало его пенис. От стонов и криков Клары эрекция наступала снова и снова, и Тоби испытывал оргазм за оргазмом, даже не покидая этого теплого, влажного гнезда. Величина пениса всегда была для Тоби источником тайного стыда. Теперь же это вдруг стало предметом гордости. Клара не могла оставить такой феномен для себя одной, и скоро Тоби уже обслуживал с полдюжины замужних женщин в округе.
За два последующих года Тоби успел лишить девственности почти половину девушек в своем классе. Среди его одноклассников кто-то был футбольным кумиром, кто-то более красивым, чем он, кто-то богатым, но там, где их подстерегала неудача, Тоби ждал успех. Он был самым смешным, самым остроумным созданием из тех, кого эти девушки когда-либо встречали, и просто невозможно было сказать «нет» парню с таким ангельским лицом и такими мечтательными синими глазами.
Когда Тоби учился в последнем классе средней школы (ему было восемнадцать лет), его вызвали в кабинет директора. В комнате находилась мать Тоби, и лицо ее было сурово, рыдающая шестнадцатилетняя девушка-католичка по имени Айлин Хенеган и ее отец, сержант полиции, одетый в форму. Как только Тоби вошел в кабинет, он мгновенно понял, что у него большие неприятности.