Незнакомки
Шрифт:
Мимо нас по аллее целыми семьями дефилировали гуляющие. Дети все время отставали от взрослых, и те окликали их по именам, одни плаксиво, другие властно; голоса постепенно затихали вдали. Кто-то крикнул несколько раз: «Ги!», и я вспомнила, что моего спутника тоже зовут Ги. Но он и глазом не моргнул. Я тогда еще не знала, что это его ненастоящее имя.
– Вообще-то, я ищу работу, – робко вымолвила я.
И вдруг быстро, так быстро, что слова путались и налезали одно на другое, рассказала ему часть правды: я приехала из Лиона, живу сейчас у Мирей Максимофф и ищу работу в Париже.
– А ваши родители? Что они об этом думают?
Меня смутил этот вопрос. Покидая Лион, я даже не вспомнила о родителях. Не то чтобы они мне были безразличны, просто я давно уже отдалилась от них. И все же они фигурировали в моих планах на будущее, вот только пускай моя жизнь определится и я избавлюсь от чувства неприкаянности, мучившего меня каждое утро. Когда все станет ясно и прочно, я буду рада снова увидеться с ними.
– Они ничем не могут мне помочь, – ответила я.
Мы еще немного побродили
Ближе к вечеру мы зашли в один из чайных салонов Булонского леса. За столиками сидели семьи, гулявшие недавно по берегу пруда. За другими столами громко, во весь голос, беседовали женщины в возрасте. Он с интересом разглядывал окружающих. Я подумала: уж не очутился ли он в таком месте впервые, как и я?
– Странно, – сказал он наконец. – Здешние посетительницы носят каракулевые манто.
Он по-прежнему выглядел невозмутимым и задумчивым. Позже всякий раз, когда мы находились среди людей, мне казалось, что ему не по себе, словно у него не было с другими ничего общего. Эдакий иностранец, который не знает местного языка и все время боится, что с ним заговорят. Может быть, он думал, что, если кто-то заметит на его лице малейшее колебание, малейшую боязнь, это принесет ему несчастье. Вот он и хотел выглядеть бесстрастным и избегал резких движений. Он улыбался какой-то отрешенной улыбкой.
– Я насчитал целых четырнадцать дам в каракулевых манто. Можете сами проверить, если хотите…
Я чувствовала, как между нами рождается что-то вроде взаимного доверия. Интересно, нашел ли он свое место в этом мире? Мы сели в метро на «Этуаль». Потом сделали пересадку и вышли на станции «Трокадеро». Он хотел проводить меня до дома. Он шагал рядом своей размеренной походкой, чей ритм, как мне думается сегодня, ничто не могло нарушить. Так он не привлекал к себе внимания. Известно ведь, что, если вас преследуют, лучше всего не оборачиваться. И вообще, всякий раз, когда вам грозит опасность, нужно идти ровным, спокойным шагом. У подъезда нашего дома на улице Винез он спросил, есть ли у меня планы на вечер. Я сказала: нет, никаких. Но сегодня он, к сожалению, не может пригласить меня поужинать, у него уже назначена встреча. Зато завтра, послезавтра и далее везде… В настоящее время он живет в отеле. Он дал мне номер телефона.
Я позвонила ему на следующий день, ближе к вечеру, оставшись одна в квартире. Он объяснил мне дорогу. Нужно сделать пересадку на «Этуаль» и выйти на станции «Георг V». Потом он велел мне взять карандаш и подробно продиктовал, как добраться до его отеля. Судя по тону, он, кажется, всерьез боялся, что я заплутаюсь.
Отель «Дю Берри». Он находился недалеко от вчерашнего китайского ресторана, на улице Фредерика Бастиа. Я спросила номер «месье Ги Венсана» у женщины-портье. Брюнетка в строгом костюме – потом я проходила мимо нее каждый день, и теперь мне чудится, что это длилось долго-долго, чуть ли не всю мою жизнь. Хотя на самом деле, если припомнить хорошенько, не больше месяца.
Я поднялась по лестнице на второй этаж. Он ждал меня у распахнутой двери, как будто боялся, что я раздумаю и сбегу в последнюю минуту. Я остановилась на верхней ступеньке, и мне в самом деле захотелось убежать.
Я была в таком смятении, что села на краешек кровати. Вообще-то, в номере, между двумя окнами, стояло кресло, но у меня не хватило сил до него добраться. А он остался стоять передо мной.
– У вас волосы мокрые.
Да, и плащ тоже. Когда я вышла из метро, сеял дождь, мелкий такой дождичек, на какие была щедра та осень. Он принес полотенце. И бережно вытер мне волосы, сев рядом на постель.
– Вам бы надо снять плащ.
Он произнес это глухо, еле слышно, как будто говорил с самим собой. Мне почудилось, что мы оба минуту назад вошли в отель и укрылись в этой комнате от дождя. И что я только сегодня утром приехала в Париж. А он встретил меня на Лионском вокзале. Свет люстры резал глаза, на улице шуршал дождь. Я не знала, где я, что со мной. И ничего не знала о нем, но это было совершенно не важно. Он взял меня за плечи, и тогда я поцеловала его. И тут же вся моя тоска, вся робость куда-то исчезли, и мне стало абсолютно безразлично, что он даже не погасил люстру, – наоборот, пускай бы она светила еще резче, еще ярче, чтобы прогнать все тени до одной. Когда на следующее утро я вернулась в квартиру на улице Винез, Мирей Максимофф уже не спала. Она сказала, что очень беспокоилась, но не задала ни одного вопроса. Тогда я сама сказала, что встретила друзей из Лиона и вечеринка неожиданно затянулась. Все последующие недели я продолжала лгать и хранила свою тайну до конца. Даже сегодня я себе не представляю, что могла бы сказать ей. Правда была настолько банальна! Такое может случиться с кем угодно. Мне вспоминается вечер, когда он признался, что его зовут вовсе не Ги Венсан. Он тогда повел меня в ресторан поблизости от гостиницы. Вообще он никогда не выходил за пределы своего квартала. Его поразил тот факт, что я уроженка Лиона. Сразу после войны он жил в этом городе, но слишком недолго, чтобы сказать мне, в каком именно пансионе разместили его с товарищами. Где-то неподалеку от Соны. Крутые лестницы. Старые дома. А не помнит ли он улочку с отвесным спуском и нависшие над нею здания за черной стеной?
Ну а потом он тоже приехал в Париж, на Лионский вокзал. Однажды рано утром, как и я. И примерно в том же возрасте. Он начал рассказывать все это еще в номере отеля, при свете люстры, которую не выключал даже днем. Со временем я привыкла к этому – более того, наивно полагала, что яркий свет поможет рассеять окутывающий его туман. В то утро, когда он приехал в Париж, на вокзале его никто не встретил. А в квартале, где он провел все свое детство, его родные и друзья бесследно исчезли. Все это он рассказал мне потому, что я приехала из Лиона – города, с которым была связана часть его жизни, те времена, когда ему было столько же лет, сколько мне сейчас. И еще потому, что в нашу первую ночь я назвала его «Ги», но как-то через силу – мне не нравилось это имя, оно ему не шло. Наверное, он почувствовал мое внутреннее сопротивление и, сказав мне: «Ну да… Можешь называть меня Ги», расхохотался. Он все твердил: «Ги… Ги…», словно сам хотел привыкнуть к этому коротенькому имени; в конце концов я тоже стала смеяться.
Вот тут-то он и объяснил мне, что «Ги Венсан» – его псевдоним. Я спросила, можно ли мне называть его настоящим именем. О, это очень мило с моей стороны, но он бы не хотел, он уже давно свыкся с «Ги Венсаном». Для него «Ги Венсан» ассоциировался со свежестью, весной, с белым цветом, это было надежное, успокаивающее имя. И потом, оно служит ему барьером, укрытием. Оно всегда стоит между ним и другими людьми, как двойник, как ангел-хранитель. И он снова захохотал. И я тоже. Дурацкий смех заразителен, вот только было ли мне смешно на самом деле? В резком свете люстры комната вдруг показалась мне холодной, нежилой. А рядом со мной находился незнакомец, скрывавшийся под чужим именем. Я замечала, что он никогда ничего не оставляет за собой – ни на тумбочке, ни на кресле, ни на ковре. Он прибирал все – одежду, окурки, даже обувь. Когда мы выходили из номера, от нас не оставалось никаких следов, разве что неубранная постель, да и то я часто видела, как он наспех оправляет ее и накидывает покрывало. Старая привычка времен пансиона, объяснил он. Его костюмы, несколько книг и другие вещи хранились в чемоданах в просторном помещении агентства. Там, где он работал со своими пресловутыми «компаньонами». Он часто наведывался туда поздно вечером и брал меня с собой. Агентство тоже находилось рядом с отелем, в жилом доме на улице Понтье. В эти часы там никогда никого не бывало. Я ждала его в кабинете. Он брал нужные вещи, складывал их в дорожную сумку. И мы возвращались в отель. Один-единственный раз он назвался своим собственным именем. Это случилось во время нашей с ним поездки в Швейцарию. В Лозанне мы сидели в холле какой-то гостиницы в квартале Уши, [4] даже не помню почему. Вокруг нас было полно мужчин и женщин, похожих на зажиточных буржуа. В основном французы с несколько старомодными манерами; даже в их туалетах проскальзывало что-то устаревшее. Но выглядели они прекрасно. Такие загорелые. И все были явно знакомы друг с другом. На большом столе высились стопки книг. Сухощавый человек с густыми бровями, в галстуке-бабочке подписывал эти книги всем желающим. Участники сборища поглядывали в нашу сторону удивленно, даже неприязненно. Они, видимо, никак не могли понять, каким образом мы затесались в их компанию. Я пытаюсь представить себе, как же мы тогда выглядели среди них. Только что я заметила на террасе кафе у причала белокурую девушку; рядом сидел мужчина с лицом гангстера. В молодости я была похожа на эту девушку с широко распахнутыми глазами. Она молча, затаив дыхание, внимала своему спутнику. А он слегка напомнил мне Ги Венсана своими темными волосами и небрежной манерой курить и наполнять стакан. Только Ги – придется уж мне называть его этим именем – был более крепкого сложения. Но притом ходил он легким упругим шагом, точно на пуантах. В тот день в Лозанне, в холле отеля, Ги встал и пошел именно такой поступью сквозь светскую толпу. Он застрял в давке, и я испугалась, что он начнет расталкивать этих лощеных дам и господ. Я была уверена, что он пьян. Вдруг он вернулся, обнял меня за плечи и повел к столу, где автор с бабочкой надписывал свои книги. Ги взял одну книгу из стопки. Она называлась «Жить на Мадейре». Я потом долго хранила ее у себя и потеряла лишь при отъезде из Франции. Человека, сидевшего за столом, окружала густая толпа почитателей. Ги перелистал книгу и нагнулся к нему:
4
Уши – фешенебельный квартал Лозанны на берегу Женевского озера.
– Можете надписать ее мне?
Писатель поднял голову. Выражение лица у него было отнюдь не любезное. Он носил бабочку в горошек.
– Как ваше имя? – сухо спросил он.
И тогда Ги назвал свое настоящее имя. Я впервые услышала его: Альберто Цимбалист. Писатель нахмурился, как будто это звонкое имя его шокировало. И пренебрежительно спросил:
– Не угодно ли назвать по буквам?
Ги положил открытую книгу на стол и опустил руку на плечо писателя. Так, что буквально припечатал его к стулу. Он нажимал все сильнее и сильнее, и писатель, сгибаясь под его рукой, испуганно таращился на него. Потом Ги продиктовал свое имя по буквам. Окружающие боязливо разглядывали его. Им явно хотелось вступиться за писателя, но они не решались, видя крепкую фигуру Ги. В общем, пришлось автору все-таки надписать книгу. На лбу у него выступили капли пота. Ему было страшно. Ги забрал книгу, но продолжал сжимать плечо писателя. Тот смотрел на него с ненавистью, плотно сжав губы.