Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции
Шрифт:
В отместку за свое исключение, с ведома Фосса, Николай начал сеять рознь в среде Софийского отделения. Он открыто прославлял политические таланты исключенных в 1934 году «линейцев», проникших в НСНП в годы его становления, и ратовал за их возвращение в ряды Союза.
Летом 1934 года СССР и Болгария договорились об установлении дипломатических отношений. 23 ноября 1934 года советский полпред Ф. Ф. Раскольников вручил царю Борису верительные грамоты. Прошло немного дней после этого события, и Раскольников заявил протест болгарскому правительству, обвинив некоторых членов НСНП в подготовке покушения на его жизнь. Болгарские власти приняли меры против НСНП. Позже выяснилось, что Николай представил Фоссу такой же список «заговорщиков», какой Раскольников передал
Провокационная деятельность Николая привлекла к себе внимание болгарской тайной полиции. За ним было установлено наблюдение. К середине 1936 года полиция выявила его связи с резидентом НКВД на Балканах. В дальнейшем она проследила его тайные встречи с проживавшими в Софии чекистами.
В октябре 1938 года Николай Абрамов был арестован. Ему были предъявлены обвинения в связях с советской агентурой. Николай пытался отрицать, но безуспешно. Власти предоставили Николаю недельный срок для размышлений. Осознав, что оправдаться ему не удастся, Николай предпочел покинуть Болгарию. Об отъезде сына хлопотал и отец. Он старался облечь высылку сына в мягкую форму и устроить ее, по возможности, без шума. Получив визу на трехмесячное пребывание во Франции, Николай и его жена уехали из Софии 13 ноября 1938 года. После прибытия Николая во Францию следы его потерялись.
РОВС, сам генерал Абрамов и люди «Внутренней линии» всячески старались замять скандал. Даже Архангельскому о деле сына Абрамов сообщил с трехмесячным опозданием — 25 февраля 1939 года. Доверительные, «не для печати», бумаги РОВСа свидетельствовали, что сам Фосс в конце 1936 или в начале 1937 года якобы первым обнаружил неблагополучие и начал принимать меры предосторожности, отдаляя Николая от управления III Отдела.
Но шила в мешке не утаишь. Дело Николая Абрамова всплыло на поверхность и произвело на эмиграцию удручающее впечатление. Эмигрантские газеты удивлялись и возмущались поведением генерала Абрамова. В статье «Опять», помещенной в № 50 газеты «Сигнал», ближайший помощник генерала Туркула полковник Н. В. Пятницкий писал:
«…нам решительно непонятно, как генерал Абрамов сам может оставаться в занимаемой должности. Требовать его отставки — не наше дело. Это — дело РОВСа. Но мы высказываем лишь удивление, что генерал Абрамов сам допускает возможным ожидать таких требований…»
В № 18 «Нашей Газеты» ее редактор-издатель Иван Солоневич писал:
«Самым страшным симптомом является всё-таки не факт провокации, а попытки ее замазать и замять».
Скандал вынудил генерала Архангельского заняться келейным расследованием дел Николая Абрамова и «Внутренней линии». В марте он выехал на Балканы и провел в Софии десять дней. Назначенная им «особая комиссия» под председательством генерала Артамонова необычайно быстро рассмотрела деятельность «Вн. линии» и не нашла в ней ничего предосудительного. Она лишь упрекала Фосса в том, что он счел неубедительными имевшиеся против Николая улики.
Вернувшись в Брюссель, Архангельский издал циркуляр начальникам отделов РОВСа, в котором говорилось, что «ни в коем случае не следовало привлекать сына начальника отдела к секретной работе, каким бы он, по своим способностям, знаниям и свойствам не представлялся подходящим и даже незаменимым для этой работы».
В приказе № 9 по РОВСу от 12 апреля 1939 года Архангельский повторил ту же мысль, упрекая Фосса в якобы запоздалом осведомлении генерала Абрамова в отношении его сына.
В приказе № 10, от того 12 апреля, Архангельский прославлял деятельность генерала Абрамова и выражал ему «глубокую благодарность». И конечно, об отставке Абрамова речи никакой не было.
Обеляя «Внутреннюю линию» Архангельский подчеркнул, что ее работа «была под постоянным контролем начальника III Отдела». Эта работа «во многих случаях дала прекрасные результаты, и продолжение ее представляется совершенно необходимым, но она должна быть впредь реорганизована и поставлена в нормальные рамки существующих воинских организаций и частей, входящих в состав Русского Обще-Воинского Союза.
Ввиду этого приказываю:
а) действия так называемой „внутренней линии“ в III Отделе Русского Обще-Воинского Союза и там, где вопреки данных ранее указаний, эта организация еще осталась — прекратить и „внутреннюю линию“ уничтожить…»
В параграфе третьем приказа Архангельский объявил благодарность комиссии полковника Петриченко «за отличное выполнение задач» по обелению «Внутренней линии».
В газете «Возрождение» приказы были изложены с выгодными для «Линии» пропусками. В номере 4182 от 5 мая 1939 года пункт «а» был приведен полностью. Но преамбула о совершенной необходимости дальнейшей работы «Вн. линии» и ограничении ее только рамками РОВСа гласности предана не была. После разоблачений «Линии» на собраниях НТСНП и в печати такое решение было вполне логичным. И РОВС остался в цепких руках реорганизованных «незримых руководителей».
Братья Солоневичи, Фосс и Раскольников
7 июня 1934 года в СССР был обнародован закон, каравший смертной казнью советских граждан, пытавшихся бежать за границу.
12 августа того же года Борис Лукьянович Солоневич, врач по профессии, пересек около Сортавалы советско-финскую границу. Двумя днями позже его брат Иван Лукьянович с 18-летним сыном Юрием тоже перешли границу, пройдя путь от Медвежьей Горы до Илломантси. Брели они по лесам и болотам Карелии, по которым в обратном направлении ходили за смертью боевики Кутепова. Перейдя границу, они отдались в руки финских пограничников.
В Гельсингфорсе их подробно опросила финская политическая полиция. Солоневичи рассказали, что им удалось бежать из концентрационных лагерей Беломорско-Балтийского комбината, строившего на костях заключенных канал между Балтийским и Белым морями.
Братья Солоневичи были сыновьями чиновника, ставшего затем редактором «Гродненских Губернских Ведомостей». По окончании средней школы Иван приехал в Петербург в поисках работы. Его бойкое перо понравилось А. М. Ренникову, талантливому фельетонисту монархической газеты «Новое Время», и он устроил Ивана в редакции обозревателем провинциальной печати. В гражданскую войну Иван был на стороне белых, принимая участие в подпольной работе против большевиков. Крах белого движения застал Ивана в Одессе. Заболев тифом, он очнулся уже под властью большевиков. Заметая следы, Иван сменил несколько профессий Как спортсмен, вошел в физкультурное движение, занял в нем видное положение. Сотрудничал в советских газетах, жил под Москвой в Салтыковке, много разъезжал по стране, с удостоверением профсоюзной газеты «Труд» в кармане.
Не найдя ничего подозрительного в их рассказах, финские власти передали братьев на попечение Русского Эмигрантского Комитета в Гельсингфорсе.
Из Илломантси Иван Солоневич послал в Берлин телеграмму своей жене Тамаре Владимировне, бывшей на свободе и служившей в советском торгпредстве. На другой день он получил от нее поздравительную телеграмму и деньги телеграфным переводом.
Первое время братья, физически сильные и развитые, работали грузчиками в гельсингфорсском порту. Затем Иван, на редкость талантливый и плодовитый журналист, с большим профессиональным опытом и широкими общественно-политическими знаниями, начал свою заграничную карьеру в парижских «Последних Новостях». Его сто семнадцать статей под общим названием «Россия в концлагере», занимательно написанные, основанные на богатом материале очевидца, печатались дважды в неделю газетой П. Н. Милюкова с 20 января 1935 по 22 марта 1936 года. Они принесли Ивану первые гонорары и, главное, всеэмигрантскую известность и популярность. Антикоммунистическая направленность, яркость и красочность описываемых концлагерных ужасов сразу же выдвинули Ивана Солоневича на первое место среди немногочисленных тогда выходцев из советского рая на земле.