Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции
Шрифт:
Выхватив парабеллумы, они выстрелили в воздух, оттолкнули милиционера и бросились наутек. На бегу отстреливались от преследователей. Бежали по-молодому быстро. Ускользнули от преследователей, прятались в лесу, в оврагах, в кустарниках. Переправились обратно через речку Сестру и с облегченным сердцем вышли к финскому пограничному посту.
Доставленные в Выборг, они рассказали Добровольскому о своей неудаче. Финны были удивлены и обеспокоены провалом на маршруте, который они считали сравнительно безопасным.
После переговоров с финнами, 12 июля 1934 года Добровольский доносил Миллеру:
«Поскольку дружественная фирма [71] не отказывается от сотрудничества с нами в будущем и только просит обождать до более подходящего времени, я считаю нужным теперь заняться сортировкой товаров [72] . Здешние акционеры [73] ограничили наши коммерческие возможности точными рамками, исключив игрушки [74] из перевозимых товаров. Мы должны считаться с этими пожеланиями, если хотим продолжать совместную работу. И только тогда, когда дела наших конкурентов [75] будут расстроены, мы сможем посылать на их рынок большее количество товаров, в том числе игрушки, в которых тогда наши акционеры не увидят ничего неподходящего. Я изложил это Петру Петровичу, который, как мне кажется, склонен предвосхищать события и выходить за рамки, установленные контрактом, который вы мне прислали через здешних акционеров».
71
Финны.
72
Эмиссары Миллера.
73
Финны.
74
Оружие.
75
Советская власть.
Прочтя письмо, Миллер ответил 10 сентября:
«На этот раз ограничимся целями, не выходящими за рамки, определенные нашими акционерами».
Потрясенные пережитой опасностью и провалом похода, Прилуцкий и Насонов были вынуждены вернуться во Францию. Плыли назад в трюме парохода — на более удобное путешествие Скоблин денег не дал. Он буквально рвал и метал — так был недоволен их возвращением. И приказал Ларионову немедленно отстранить Прилуцкого от дальнейшей работы.
В столовой Галлиполийского собрания в Париже Прилуцкого и Насонова в узком кругу чествовали скромным банкетом. Пили много. Пили и после банкета в кругу членов «Белой Идеи». Пили и искали виновников провала. Переложили вину с больной головы на здоровую. Прилуцкому виновником назвали Рончевского.
Был жаркий день. Августовское солнце накалило мостовые Лиона… В это воскресенье члены Лионского отделения НСНП выехали из города на прогулку в Десин. Весело проводя время, мы еще не знали о неудаче, постигшей Прилуцкого.
Нежданно на пути от трамвайной остановки к десинскому каналу выросла худощавая фигура Прилуцкого. На нем не было лица. Возбужденный, на грани сумасшествия, он бессвязно лепетал о только что пережитом. В лицо Рончевскому он бросил обвинение в предательстве и, казалось, готов был стереть его с лица земли.
Дважды и подолгу я беседовал с Прилуцким. Сперва у себя в меблированной комнате в доме № 59 на Бульвар де Бротто. Затем в комнате Прилуцкого в Пеаж-де-Руссийон. Мои попытки восстановить картину похода в СССР натолкнулись на нежелание Прилуцкого рассказать обо всем подробно и без утайки. Вспоминая о бегстве в Финляндию, он говорил отрывочно, перебрасываясь с одной детали на другую. Нервно дрожа, он держал руку в правом, тяжело отвисавшем кармане. Пыша злобой, называл имя Рончевского, неуважительно отзывался о Георгиевском. С трудом мне удалось расположить его к себе. Несколько успокоившись, в изнеможении, он произнес упавшим голосом:
— Борис Витальевич, я сгорел.
Прилуцкий был сломлен. Исчезла былая жизнерадостность, пережитый под Левашовом страх породил в нем подозрительность к людям, создал психологическую неуравновешенность на всю остальную жизнь. Тяжелое душевное состояние вызывало тягу забыться, и он много пил. Продолжая прозябать в Пеаж-де-Руссийон, вскоре он отошел от НСНП.
Полковник X. обвиняет генерала XX
20 февраля 1932 года на вечеринке Союза первопоходников в Париже полковник Корниловского полка Борис Маркович Федосенко встретился со своим давнишним приятелем и однополчанином подполковником Магденко.
После нескольких рюмок водки языки развязались, заговорили приятели по душам.
— Хорошо ты живешь. Процветаешь, значит, недурно зарабатываешь? — спросил Федосенко.
— Да, жаловаться не могу. Вот что, дорогой, хочу сказать тебе кое-что по секрету. Только пусть это останется между нами.
— Ладно, никому не скажу.
— Влез я в тайные дела. Не изменяя нашему белому делу, я зарабатываю на большевиках. Уже несколько лет морочу им голову и получаю за это большие деньги. О моей связи с берлинскими большевиками знает генерал фон Лампе.
— Вот как! — удивился Федосенко.
— Да, и вижусь я там не с мелкой сошкой, а с заправилами советской разведки. На днях вернулся я из Берлина для доклада генералу Миллеру. Ну, почему бы и тебе не сорвать с них чуточку деньжат? Я помогу тебе, дам ход.
Федосенко задумался. Предложение и в самом деле было заманчивым.
— Только вот что: дай честное слово офицера, что ты никому ничего не скажешь, особенно разведке генерала Миллера. Учти, что около него двойные агенты.
— Ладно, слово даю. Согласен.
На том и порешили. Магденко устроил поездку Федосенко в Берлин. 12 апреля Федосенко встретился в немецкой столице с крупным советским агентом, Георгием Ивановичем Ивановым. Договорились о сборе сведений на верхах РОВСа. Федосенко было положено жалованье — 1500 франков в месяц или 60 долларов по тогдашнему курсу. Дали ему кличку Крот.
Перед отъездом Федосенко из Берлина Магденко посвятил его в тайны советской разведки:
— Слушай внимательно, Борис. Важное есть дело, очень важное. Большевики готовят убийство президента Думера. Уже давно обрабатывают какого-то сумасшедшего эмигранта. Ну и должен выглядеть убийца не как какой-то анархист, а как наш брат белогвардеец. Понимаешь, чем это пахнет для всех наших эмигрантов? Ведь это будет удар по эмиграции. Что-то надо сделать.
Понимая всю опасность затеянного большевиками убийства, изумленный Федосенко слушал и в первую минуту не знал, что сказать.
— Да, нужно что-то предпринять. Но что и как? Тут придется хорошенько подумать о мерах.
— Да, конечно… Но это не всё, — продолжал Магденко. — Вот что еще, Борис. Ты Скоблина хорошо знаешь? Ты ведь опять в полку?
— Скоблина? Николая Владимировича? Ну, слава Богу, конечно.
— Ну, так вот, — произнес Магденко многозначительно. — Понял? Будь осторожен! Он уже давно у них…