Незримая жизнь Адди Ларю
Шрифт:
Юбки, все в пятнах и измятые от короткого беспокойного сна, стоят колом от грязи. Дождь перестал, но город такой же чумазый, как и в день ее приезда. На родине хорошая буря отмывала деревеньку, и та блестела как новенькая. А вот копоть парижских улиц, кажется, не уничтожить ничем. Дождь сделал только хуже, мир стал мокрым и унылым, повсюду мутные коричневые лужи, полные вонючей грязи.
И вдруг сквозь мерзкую вонь пробивается манящий аромат.
Адди идет на запах и выходит к рынку. Торговля в самом разгаре: нахваливают товар лавочники, пищат цыплята, пока их тащат из повозок к прилавкам.
Адди умирает от голода, она даже не помнит, когда последний раз ела. Платье ей мало, но оно никогда и не было впору – Адди украла его пару дней назад с бельевой веревки где-то под Парижем, устав от свадебного наряда. И, несмотря на голодные дни, свободнее сидеть платье не стало. Должно быть, ей и есть-то не нужно, от голода Адди не умрет, но сладить с резью в желудке и трясущимися ногами невозможно.
Она разглядывает оживленную площадь, поглаживая последнюю монету. Не хочется ее тратить. Но, может быть, и не нужно: в такой огромной толпе легко что-то украсть. По крайней мере, так считает Адди, но парижские торговцы столь же проворны, как и воры. Они крепко держат свое, и Адди выяснит это на собственной шкуре. Пройдут недели, прежде чем она сумеет стащить яблоко, а воровать незаметно научится гораздо позже.
Неловкая попытка украсть зерновой хлебец с прилавка пекаря оборачивается поимкой: мясистая лапа хватает ее за запястье.
– Воровка!
Мельком заметив пробивающихся сквозь толпу солдат, Адди стынет от ужаса – ее запрут в камере или в клетке!
Она все еще девушка из плоти и крови и пока не научилась взламывать замки или очаровывать мужчин, чтобы освободиться от оков так же легко, как ее лицо ускользает у них из памяти. Поэтому Адди торопливо принимается умолять пекаря взять ее последнюю монету. Тот вырывает деньги у нее из рук, отмахивается от солдат и прячет медяк в кошеле. Для булочки слишком дорого, но сдачи Адди не получает. Пекарь говорит, мол, это плата за воровство.
– Радуйся, что пальцы уцелели, – рявкает он, отталкивая ее с пути.
Так Адди остается с жалкой булочкой и сломанной птичкой. Больше у нее ничего нет.
Она поспешно покидает рынок и замедляет шаг только на берегу Сены. И там, не переведя дух, впивается в булочку. Адди старается растянуть лакомство, но хлеб исчезает мгновенно, будто капля воды в пустом колодце, а голод совершенно не утолен.
Адди вспоминает Эстель.
В прошлом году у старушки стало звенеть в ушах, днем и ночью изводил ее этот звук. Адди однажды полюбопытствовала, как она выносит постоянный шум, а Эстель ответила: «Со временем ко всему привыкаешь».
Но вряд ли можно свыкнуться с голодом.
Она разглядывает лодчонки, плывущие по реке, собор, вздымающийся из завесы тумана, – проблески прекрасного, что сияют точно драгоценности на фоне грязных городских кварталов, слишком далеких и однообразных, почти неразличимых.
Адди стоит, не двигаясь с места, пока не понимает, чего же ждет. Она ждет помощи. Кого-то, кто придет и разберется во всем этом сумасшествии. Но никто не приходит, никто о ней не вспоминает. Если она продолжит ждать, то простоит здесь вечность.
И Адди пускается в путь и по пути изучает Париж. Запоминает этот дом, ту дорогу, мосты, повозки и ворота в парк. За стенами проглядывает красота, просвечивает сквозь щелочки.
Лишь годы спустя она выяснит, как устроен этот город. Запомнит механизм округов, шаг за шагом отметит путь каждого торговца, каждый магазин и улицу. Познакомится со всеми нюансами районов, обнаружит бастионы и трещины, поймет, как выжить и преуспеть промеж жизней других людей, выкроить среди них местечко и для себя.
Позже Адди покорит Париж. Станет гениальной воровкой, неуловимой и быстрой. Изящным призраком будет скользить по богатым домам, заглядывать в салоны, гулять ночью по крышам и пить под открытым небом краденое вино. Будет смеяться и радоваться каждой пиратской победе.
Позже – но не сегодня.
Сегодня она просто пытается забыть о мучительном голоде и леденящем страхе. Сегодня она одна в незнакомом городе – ни денег, ни прошлого, ни будущего.
Внезапно из окна на втором этаже кто-то вдруг опорожняет ведро, и густая коричневая жижа льется на булыжники прямо у ног. Адди отскакивает, пытаясь уберечься от помоев, и едва не сбивает с ног двух женщин в дорогих платьях. Дамы взирают на нее словно на мусор.
Отшатнувшись в сторону, Адди присаживается на ступеньки ближайшей лестницы, но мгновением позже из двери выходит старуха и угрожает ей метлой – мол, бродяжка пытается отбить ее клиентов.
– Проваливай в доки, если желаешь продать свой товар! – рявкает она.
Адди не сразу понимает, о чем идет речь. Ее карманы пусты, торговать нечем. Но услышав это, карга многозначительно смотрит на нее и заявляет:
– Но тело-то у тебя еще осталось?
Адди наконец понимает, в чем дело, и заливается краской.
– Я не шлюха, – бормочет она, собираясь уйти.
Но старуха награждает ее презрительной усмешкой.
– Ишь, какая гордячка! Гордостью брюхо не набьешь!
Адди плотнее кутается в пальто и отправляется дальше, заставляя себя передвигать ноги. Ей уже кажется, они вот-вот подломятся, но вдруг она замечает открытую дверь церкви. Не большого, величественного собора наподобие Нотр-Дам, а каменного дома, зажатого между двумя другими зданиями на узкой улице.
Конец ознакомительного фрагмента.