Незримому Собеседнику
Шрифт:
А был прекрасный вечер. Гулять да гулять. Конечно, не час, как Она обещала, когда ласково уговаривала. Но я был готов к такому повороту событий. Не спеша наслаждаясь погодой и друг другом, мы шли туристическим маршрутом по Александровскому саду к Петропавловской крепости. Она взяла фотоаппарат. Я с грустью себе заметил, что скорее всего, это первый и последний раз. Хотя, когда мы обсуждали это время, казалось, что такая возможность будет если не каждый вечер, то 2 через 2 точно, согласно графику Её работы.
«Я буду фотографировать закаты!» тогда звучало так романтично, что
И вдруг военные корабли. Они казались такими неуместными именно здесь и сейчас, что что-то во мне надломилось. Я вдруг оробел на их фоне. Разболелась голова. Я не сдержал в себе настигшие врасплох ощущения и разве что не сказал «давай уйдем поскорее». Ответ заставил меня собраться: «А мне хорошо, я слушаю шум воды…» Окончание фразы я не уловил. Ко всему прибавилась неловкость, и чтобы не портить Ей прогулку, я слегка отдалился в себя, стараясь не терять Её из вида, не поворачиваться лишний раз к кораблям, и искать интересное в окружающих на берегу или под ногами.
К моей радости, впереди развлекалась компания Девушек, ряженных в самодельные венки из травы и любимых Ею ромашек. «Ведуньи!» – заметил я. Она органично вписалась в коллектив, вдохновив их своим желанием запечатлеть компанию, оказав помощь в их съемках, попев, став на минуточку Своей. «У меня даже голова болеть перестала!» – заметил я вслух, скорее для себя, потому что Она была увлечена уже своим пением. А я был увлечен Ею. Но магнетизма Её таки не хватало, чтобы вытянуть меня из моего сиротливого одиночества, олицетворенного кораблями.
На берегу играли Дети, строили фигуру из песка. Я, поддавшись их очарованию, присел собирать камни. Что не осталось без Её внимания. Камни вдруг показались неуместными, и чтобы не нести их, я побросал их в воду. Но ни один не подпрыгнул, что только прибавило тяжести на сердце. Казалось, что мы никогда не преодолеем линию присутствия кораблей.
Тем временем трубили равнение на флаг, и Она, воодушевленная происходящим на корабле, желала моего соучастия. Я не смотрел. Косился. К Заячьему мосту я вышел уничтоженным. Но вполне способным к восстановлению. Опять же Заяц, монеты… Вечер катился в ночь. Мы поспешили домой, чтобы реализовать Её планы.
А потом Она предложила на сон досмотреть со мной фильм, в котором не видела за делами своими ни начала, ни середины. Я смотрел его один, коротая время в ожидании Её с работы, и отказался, сославшись на то, что Ей будет не понятен сюжет. И вместо фильма в постели завязалась дискуссия на тему скоростей нашего века и потребностей человека.
Сна ни в одном глазу. Я хотел Её, Она хотела спать. Утро мы встретили одинаково разбитыми, потому что никто из нас не получил желаемого. И тогда я решил, что надо пожалеть себя.
Стоило мне только записать черновик рассказа на Диск, как я ощутил до боли родную маету. Но в этот раз я ей обрадовался, как верному другу, который в любое время дня и ночи примет, как будто только меня и ждали.
Есть ещё кое-что общее. Есть. Под речь и скрипку Михаила Казиника я обнаружил простую деталь неизбежности разделения моей Любви и Любимой. Потому что Любовь моя – Она вот такая, старше, мудрее и т. д… А Люблю двух разных Девочек по-разному. И самый большой конфликт, который произошел в последнее время – как всегда, меня со мной. И, видимо, пришёл момент его осознания. Благодаря корабля особенно. А значит, этот эпизод нуждается в особом описании.
Наверное, зарождается самая прекрасная метаморфоза, которую я давно ждал. Отпадает необходимость, чтобы Любовь смотрела на меня снаружи, не важно, чьими глазами, но всё больше потребности, чтобы струилась изнутри. А значит, побуждала писать и жить, как писать.
Вот оно. Не «лечись радостью». Не «соберись, тряпка». А «о чём страдать будешь?». Вопрос, которого я ждал, наверное. Возможно, его часто ждем мы все, и даже подростки были б ему рады. Наорать на себя я сам могу, разозлиться, собраться. Но в момент, когда я разбит, подобные изречения со стороны лишь подчеркивают мою разбитость.
Итак, о чём страдала моя ночь? Почему ко мне опять стал ходить Директор Светланы со смешным предложением – за что-то там, давно подаренное мною заплатить. Почему это вообще так остро? Если есть, что спеть, почему не петь? Только потому, что у каждого своя жизнь и даже в некотором роде семья?
Вот если б мне было, что слушать, я бы слушал. Если б я считал, что слово моё важно, то писал. Но слово моё, как известно из одного письма, которым меня удостоила Светлана, назойливо и утомительно. И не достойно ответного слова. А может, это просто трансформированные грёзы, которые ещё не далеко ушли. Может. Всё может быть.
Почему, вообще, кажется, что я буду возражать? И вот это всё, и прочая муть. И вот на тебе, пожалуйста. Кстати, обычно, мы, авторы, говоря «ты», говорим с собой, и тогда кажется, что с каждым.
Но я отвлёкся. Иная романтика встреч или нечто иное. Каким я вылезу из старой кожи? С каким словом пойду к читателю, помимо книг? И всё это, потому что всё идёт так, а не иначе. По-другому бы не обожгло. И это ещё одно болезненное открытие. Что ж, всё насыщеннее пахнет активным творческим процессом. И, видимо, ломать будет всё сильнее.
Что ж, отъезд, расставание, размышления. Благодатная почва для развития утраченного навыка писания и развития нового навыка превращать жизненные истории в литературные. Вот и замечательно. Лекарство от всего. Это я понял, ожидая Её сегодня. Легко и просто себя отвлечь только рассуждениями о судьбе книги да вопросом «с чего начать или продолжить писать?». В чём себе стоит признаться, чтобы разогнаться?
Итак, надо начать с себя. С некоторых за собой наблюдений и расхождений между реальными потребностями и представлениями о романтических отношениях. Из всех чем-то занятых Женщин я встретил самую занятую, причем не по месту реального жительства, но желаемого. В весьма сложный для себя период по всем направлениям.