Незваный гость
Шрифт:
– Как можно, Семен Аристархович?
Зорин по обыкновению выступил примирителем.
– Сдается мне, дама и господа, не с того начинаем. Ты, Семен, сперва нас в дело посвяти, а после решим, кого на него отправить.
– Протестую! – повторила я в который раз за день.
– То есть, против последней части, Иван Иванович. Исполнитель избран жребием, и теперь именно его , то есть меня ввести в курс надо.
Шеф отвернулся, оседлал стул в центре ковра, обвел присутствующих взглядом:
– Неужели название Крыжовень вас ни на какие идеи не натолкнуло?
Меня натолкнуло на мысли о варении с последующим слюноотделением, но я их озвучивать этого не стала.
– Да не томи уже, - Эльдар придвинул стул поближе к моему столу, чтоб Крестовскому не приходилось вертеть головой из стороны в сторону.
– Степка Блохин? – вдруг спросил Зорин.
– Ординаpец твой? Ты ему, кажется в этом Крыжовене местечко околоточного выхлопотал?
– Семушка никого заботами не оставляет, - шепнул мне смешливо Мамаев, - особливо из братьев по оружию, денщика даже к должности пристроил. Крыжопень, надо же! Ох, прости, Гелюшка, все забываю, что ты дама.
– Я все слышу, Эльдар,– сообщил Крестовский кисло.
– Продолжишь над начальством потешаться, сам в эту тьмутаракань поедешь, да не просто так, а занять освободившееся место тамошнего пристава.
– Не околоточный? – уточнила я, черкая в блокноте.
– Пристав? Блохин Степан… Как по батюшке?
– фомич. Блохин Степан Фомич, отcтавной прапорщик.
– Женат? Дети есть?
Как бы шеф не был на меня зол, деловитость ему очень нравилась. Я же писала, чтоб смотреть на строчки, а не на львиногривого своего действительного статского советника. Служба и личная жизнь, как вас разделить? Эх, Геля, решать тебе что-то пора. Потому что не делится оно, хоть тресни.
– Нет, - ответил Крестовский.
– Блохин холост и бездетен, а с груденя шестого числа ещё и мертв.
Я обвела первую строчку траурной рамкой.
– Когда узнали?
Шеф хмыкнул:
– Нынче утром, когда запросы из Змеевичской управы разбирал.
Начало груденя, а сегодня у нас двадцать пятое число лютаго. Три месяца. Однако, работа нашей почты оставляет желать. Дождутся ироды конкурентов, гнумы давно в сенат предложение о частных письмодоставках внесли. Глядишь, к осени вопрос и решится.
Я записала дату и «уезд Змеевичи», к которому относился упоминаемый Крыжовень.
– Причина смерти?
– Официально – самоубийство.
– Наследники имеются?
– Дальние родственники, но им, по понятным причинам, ничего не перепадет. Сам Степан богатств не нажил.
Ну да, если бы этот Блохин на службе жизни лишился, то и пенсия его и что-нибудь за выслугу перешли бы по наследству, а так… Кошмарная ситуация. И позор.
– Ну ведь господин пристав не сам руки на себя наложил?
– спросил Мамаев. – Иначе мы бы сейчас не заседали.
– Давай, Семен, - Зорин поглядел на часы, - карты на стол. Ты со Степкой, земля ему пухом, явно письмами обменивался.
Выхватить замусоленный конверт я успела первой. Мокошь-град, Кресты, его превосходительству… лично в руки… Ну и почерк!
– Пятое груденя? – Цифры на штемпеле оказались отчетливы.
– За день до смерти? Когда пришло?
– Нынче, - вздохнул шеф.
Чтоб как-то утешить начальство я сообщила ему о гнумах и частных инициативах, кои непременно придут на смену берендийскому почтовому ведомству, одновременно извлекая и разворачивая на столешнице листок в косую линейку, исписанный с одной (я проверила) стороны казенными синими чернилами.
Мамаев заглядывал мне через плечо, скрип стула возвестил, что Иван Иванович покинул насиженное местечко, чтоб полюбопытствовать.
Обязательных приветствий в письме не было, как и абзацев, и заглавных букв.
«Плохо дело, – писал покойный, – обложили твари злобные, заморочили».
Дальше шло нечто неразборчивое. Голоса? Точно. «…загробный голос будто из под пола…» Тыщщи? Это, наверное, тысячи. Многие тысячи там припрятаны. Где там? Под полом? Еще какие-то он и она. Он грозился, а она хохотала демонски.
О покойниках плохо думать нельзя, но кто так предсмертные послания пишет? Вот я, например, список с именами составлю подробный, чтоб после сыскари сразу знали, кого допрашивать.
Внизу странички стояло:
«Ежели, ваш бродь, Степку вашего оговаривать примутся, что сам в петлю на осиновом суку полез, то не верьте, не таков я человек, и не поминайте лихом».
Распрямившиcь и отдав письмо для изучения Зорину, я обратилась к шефу:
– С каких пор господин Блохин должность пристава занимал?
– Три с половиной, почти четыре года.
– Писал часто?
– Не часто, но регулярно. Предвосхищая вопросы, вангелина Романовна, переписку такого рода я хранить обыкновения не имею. Поэтому придется вам обойтись устным пересказом. Степан мой родом из тех мест, хутор его, к несчастью, полностью обезлюдел, поэтому Блохин попросился служить в Крыжовене и был тем доволен. Его письма, исключая последнее, были толковы и благодушны. Жизнь в провинции ему нравилась, местные жители проявляли приветливость, природа… – Крестовский махнул рукой.
– Чистая идиллия. В прошлом году среди обычной буколики стали появлятьcя разные околослужебные вопросы. Просил, к примеру, проверить некоего господинчика, бойкую торговлю паровозными акциями наладившего.
– Ветку железнодорожную до Змеевичей добросили, - сказал Мамаев, уже разглядывающий со вниманием настенную карту, – как раз в это время.
– Как звали господинчика? – спросила я.
– Федор Игнатьевич Химеров, – без запинки ответил шеф, - мещанин, родом из Нижнеградской губернии, действительно маклер.
На всякий случай я это все записала.
– Еще что Блохин спрашивал?
– Просил прислать ему чародейских стекол, сквозь которые рунную вязь рассмотреть можно.
– То есть, сам он чародеем не был?
– спросила я для проформы.