Незыблемые выси
Шрифт:
— Открой глаза, — прошептал Тит.
Иоланта неохотно повиновалась и увидела, что они стоят под радугой. В воздухе все еще звенели колокольчики, все тише и тише, пока звук не исчез вместе с разноцветным мостом.
Тит и Иоланта прижимались друг к другу от плеч до колен. Он коснулся губами ее уха, отчего тело прошил электрический ток.
— Все еще считаешь, что розовые лепестки — дурацкая затея?
Иола взяла Тита за запястье и почувствовала, что его пульс частит, как и ее собственный.
— Вы, ваше высочество, просто
— Хм, я так понимаю, ты не хочешь, чтобы я устроил дождь из сердечек и кроликов?
— Разумеется, я не прочь полюбоваться на нечто столь нелепое!
Тит зарылся в шкаф и вытащил еще один шар.
— Delectatio amoris similis primo diei verno.
Радость любви подобна первому дню весны.
Шар раскрылся, и оттуда вырвались не сердечки с кроликами, а сотни сверкающих бабочек, которые теперь летали по лаборатории, садились на мензурки и на ручки ящиков стола, а потом поднимались, оставляя после себя светлое мерцание и едва различимый аромат луговых цветов, напоенных ярким солнцем.
Иоланта усмехнулась, понимая всю абсурдность столь сентиментальной картины и неприкрытую, невозмутимую искренность подарка. А потом рассмеялась, чувствуя, как на глаза опять наворачиваются слезы, и взяла лицо Тита в ладони:
— У тебя не вышел дождь из сердечек и кроликов.
— В следующий раз, — прошептал он. — Можно я останусь сегодня с тобой?
Сердце перевернулось.
— Мне казалось, ты никогда не попросишь.
* * *
— Кстати, ваше высочество, вы солгали, — сказала Иоланта много позже, положив голову ему на плечо.
Тит взял ее за руку:
— Хм, какой ужас. И о чем же я солгал на сей раз?
— О том, что в одной из комнат маяка есть жильцы. Тут никого, кроме нас.
— Лучше и не придумаешь. — Он поцеловал тыльную сторону ее ладони. — Ты уверена, что на лужайке перед Консерваторией нет деревьев?
— Их не было, когда я там жила.
— Придется представить, что их посадили после твоего отъезда.
Иола повернулась к Титу и провела пальцами по его руке:
— А ты когда-нибудь бывал в Консерватории?
— Нет, лишь видел на картинках. Я вообще редко посещал Деламер. Большую часть детства провел в горах.
— И каково жить в горах?
— Там был мой дом. И долгое время я не сознавал, что не все живут в замках… и что не каждый замок стоит посреди горной гряды, способной перемещаться. Ты видела верхнюю террасу моего замка?
Впервые она попала туда в образе канарейки. Обычно после заклинания переоблачения у магов не остается воспоминаний о существовании в животной форме. Но Иоланта ничего не забыла, потому что они с Титом были связаны клятвой на крови.
— Да, я видела ее, когда ты шел по коридору с открытыми арками, что как раз вели на террасу. Там красивый сад.
— Несколько десятков саженей над уровнем замкового двора. Мы с матерью любили стоять
В учебных стансах Горнила каждый правящий принц — или принцесса — со времен Тита III имел собственную классную комнату. У Тита VII это был сад с лозами, что собирались сказочными узорами на стенах и сплетались в красивый полог над головой.
— Ты сделал свою классную комнату в Горниле похожей на любимое место матери на террасе.
— Точно. Мы провели там множество чудесных часов. — Он погладил Иоланту по волосам. — А у тебя был свой сад?
— Консерватория предоставляет жилье для преподавателей. Небольшие домики, стоящие в ряд. Перед каждым из них едва хватает места для клочка травы и розовых кустов. С заднего двора вид красивый, но для садоводства склон слишком крутой. Однако за библиотекой факультета разбит сад, открытый только для профессоров и их семей, и там есть фонтан. Когда учителю Хейвуду надо было поработать в библиотеке, я читала в углу сада. И иногда плескалась водой из фонтана, так что посетителям в библиотеке казалось, будто снаружи пошел дождь.
— Я всегда знал, что ты испорченная девчонка.
— О да, до мозга костей.
Они минуту помолчали. Затем Тит повернул Иоланту к себе и нежно поцеловал.
— Хотел бы я, чтобы эта ночь длилась вечно.
— Секунда благодати остается в вечности, — процитировала она ангельский закон.
Он обхватил ее лицо:
— Для меня ты — благодать.
Сердце сжалось.
— Почему ты говоришь так, будто мы вместе последний час?
— В наш последний час вместе я не смогу рассказать тебе, что ты — лучшее, что со мной случилось.
Возвращаться в действительность не хотелось, но та уже стояла за окном и стучала в стекло.
— Ладно. Хотела придержать это до самого конца, но… Я ни о чем не жалею. Ни о чем.
Тит заглянул Иоланте в глаза:
— Правда?
— Ну, не считая дождя из сердец и кроликов. Хотела бы я на это посмотреть.
Он задумался на секунду, затем встал и, обмотавшись простыней, вышел из комнаты. А вернулся с двумя снежно-белыми шарами. Стоило их открыть, и оттуда посыпались сердечки и кролики.
Иоланта смеялась, пока не начала задыхаться, а на глазах не выступили слезы. Она снова крепко обняла Тита.
— Теперь я точно ни о чем не жалею. Совсем.
* * *
Воспоминание вернулось, как всегда, с наскоку.
Тит не закричал. Не разбил мебель. Не рухнул, рыдая, на пол.
Он лежал совершенно неподвижно, прислушиваясь к тихому дыханию спящей Фэрфакс, и беззвучно плакал.
«Я люблю тебя. Я буду любить тебя до конца времен».