Нф-100: Уровни абсурда
Шрифт:
– Так тебе, мил человек, в церковь надо, - оторопело сказал Захар.
– Я туда и иду!
– воскликнул патлатый.
– Только поверху, понимаешь? Почему, зачем? Не знаю я! Но ничего не могу с собой поделать!
Лазутчик опустил голову на грудь.
Захару почему-то стало жалко собеседника. Но в спину вдруг дунул холодный ветер, который заставил стрельца поежиться. В голове крепостного стража тут же всплыла двухцветная (черно-белая) лубочная картинка, которую он видел у одного из своих соседей по слободе. На ней был изображен ветхий домишко, занесенный снегом по самую крышу. Сверху картинки полукругом топорщились кривые буквы, которые гласили: "Тобольск".
Стрелец вздрогнул и отбросил сентиментальность прочь.
– Ничего, - сказал он.
– Сейчас я сдам тебя городской страже, и твое безумие тут же пройдет. В острог по пятницам приходит отец Онуфрий. Он тебе прочтет парочку молитв, и ты, очистившись, станешь голубем сизокрылым. Чистым, аки агнец.
Патлатый сжал губы и полез правой рукой в пазуху. Захар напрягся, ожидая от этого действия какой-нибудь подлости. Но рука лазутчика вынырнула наружу лишь с небольшим мешочком. Трясущимися пальцами патлатый развязал тесемку и высыпал в левую ладонь кучку призывно звякнувших монет. У Захара глаза полезли на лоб. Даже в неярком свете факелов было видно, что в руке у лазутчика тускло блестело золото!
Захар вспомнил, что обычно жалованье платили серебром. Раз в год голова выдавал рядовым стрельцам целых четыре рубля (в Москве давали десять, но - столица есть столица). В прошлом году, правда, жалованье выдали медью, и мешок с монетами пришлось тащить в стрелецкую избу с натугой. Но золото стрельцы видели только во время войны, когда потрошили вещи поверженных врагов. Войны же давно не было.
Захар завороженно смотрел на ладонь патлатого, пересчитывая в уме медяки, полученные в прошлом году, и пытался сообразить, сколько же рублей сейчас находится перед ним. Сообразив, стрелец впал в тяжелый ступор.
Рука патлатого медленно и нежно выдвинулась вперед, и золото заблестело перед самым носом Захара.
– Возьми, - свистящим шепотом сказал патлатый.
– Здесь двадцать турецких динаров. Это огромные деньги.
Захар с корточек грохнулся на колени и промычал что-то невразумительное. Патлатый, ерзая задом, переместился поближе к стрельцу и, толкая руку вперед, зашептал навязчиво:
– Пойми ты, я все равно должен здесь пройти! Ты можешь сейчас взять эти деньги, рубануть меня саблей и перебросить через стену. И никто ничего не узнает. Лез, понимаешь, вор через стену, стрелец защитил Город от супостата, - честь ему и хвала! Но ведь ты не такой. Ты - не злодей. У тебя на лице это написано. Потому говорю тебе - возьми деньги, а я пойду себе потихоньку. Я ведь не враг и Город не спалю...
Захар, слушая горячечный бред лазутчика, видел в своем мозгу совсем несообразные с происходящим картины. Он просто прикидывал, что и куда девать. Если, например, дать Ваське Кривому золотой (а лучше - два), то полусотник сразу же забудет все прегрешения Захара и даже лестница, прилетевшая ему в голову, никак не испортит их дальнейших взаимоотношений. Но был еще сотник...
Стрелец, пересчитав все по-новому, решил, что Ваське нужно дать сразу пять динаров. Пусть сам решает, сколько сунуть сотнику, а сколько оставить себе. Захар почему-то был уверен, что Кривой в этом вопросе не прогадает. Ну а полковой голова (пятисотник) вообще ничего не узнает о ночной пальбе из пушки. А если даже и узнает, то сотник что-нибудь соврет ему по этому поводу. И вообще, какая разница, что там дальше будет? Деньги
Захар представил себе свою жену в длинной собольей шубе и улыбнулся. Тут же возникла перед ним попадья Варвара в рясе, отороченной горностаевым мехом, и улыбка слетела с его губ.
Патлатый тем временем подобрался совсем близко к своему стражу. Он, жарко дыша, шептал и шептал:
– Ну что ты, служивый, возьми и отпусти меня, несчастного...
Захар забрал у него из руки монеты и сказал:
– Уговорил, бес лохматый. Иди отсюда.
– Ноги развяжи сначала, - обычным противным голосом сказал лазутчик.
Захар освободил его ноги от пут. Тот встал и нагло поинтересовался:
– Где тут у тебя лестница?
– Вон там, в двадцати шагах справа, - ответил стрелец.
– Ну-ка, проводи меня!
– приказным тоном повелел патлатый.
– Сейчас, - ответил Захар, вставая в полный рост.
– Провожу обязательно. Только пинками. Полетишь, как дрозд по весне. И лестница не понадобится.
– Не надо, - миролюбиво сказал патлатый.
– Я уж как-нибудь сам.
Он, не попрощавшись, побежал в указанном Захаром направлении. Через минуту его
шаги дробно застучали по лестнице, и после этого наступила тишина.
Захар, улыбаясь, смотрел на полную луну, опять выглянувшую из-за туч. Неожиданно поднявшийся теплый ветер дул ему в спину и никак не напоминал о Тобольске. Но вдруг случился порыв, и уши Захара уловили странные звуки, которые сложились в одно слово. И слово это звучало так:
– Прошел... прош-шел... прош-ш-шелл...
Шелест ветра
– Один-ноль.
– Теперь моя очередь ходить.
– Нет. Раз я победил, значит - выбираю. Поэтому ходить опять буду я.
– Хорошо. Только что-то бедно у тебя получается. Фантазии не хватает. Одно слово - демиург. Да и то - будущий. Два вида материи настрогать много ума не надо.
– Зато ты, как там это называется... а-а-а, биореактор, что ли?
– Биоконструктор.
– Вот-вот. Зачем тебя туда понесло?
– Способности.
– Как же... Неужели интересно создавать каких-то ползучих гадов?
– Ну, не только гадов. Есть еще и мыслящие существа.
– Разница невелика. Посмотри на этих, которые внизу. Среди них есть такие, по сравнению с которыми любой ползучий гад выглядит прекраснейшим из созданий!
– Да. Но ведь и материя, производимая демиургами, не является однородной субстанцией. А профессия биоконструкторов имеет несколько смежных специальностей. Одна из них - биокорректоры. Я хочу стать именно им. Биокорректор имеет возможность исправлять то, что получилось плохо.