НФ: Альманах научной фантастики 35 (1991)
Шрифт:
Никита поднес стакан к губам. Призванная представлять страну за рубежом жидкость, решив, видимо, что дело происходит где-то в Западном полушарии, проскользнула внутрь с удивительной мягкостью и тактом.
— Кстати, где это мы сейчас? — спросил Никита.
— Маршрут номер три, — отозвался очкарик Гаврила, беря у него стакан.
— Ну и пенек же ты, — засмеялся Михаил. — Неужто если мент в опорном пункте чего-то там на схеме напишет, так это уже и впрямь будет «маршрут номер три»? Это бульвар Стеньки Разина.
Гаврила покачал пустым стаканом,
— Добьем?
— Ты как? — серьезно спросил Никиту Михаил, подбрасывая на ладони пробку.
— Да мне все равно, — сказал Никита.
— Ну тогда…
Второй круг стакан совершил в тишине
— Вот и все, — задумчиво сказал Михаил. — Ничего другого людям пока не светит.
Он размахнулся и хотел уже зашвырнуть бутылку в кусты, но Никита успел поймать его за рукав.
— Дай поглядеть, — сказал он.
Михаил протянул бутылку, и Никита заметил на его кисти тщательно выполненную татуировку — что-то вроде проткнутой шилом крысы, но Михаил сразу спрятал руку в карман, а просить разрешения поглядеть на нее еще раз было неудобно. Никита уставился на бутылку. Этикетка была такой же, как и на «Особой московской» внутреннего пользования, только надпись была сделана латинскими буквами и с белого поля глядела похожая на глаз эмблема «Союзплодимпорта» — стилизованный земной шарик с крупными буквами «СПИ».
— Пора, — вдруг сказал Михаил, поглядев на часы.
— Пора, — эхом повторил за ним Гаврила.
— Пора, — зачем-то произнес вслед за ними Никита.
— Надень повязку, — сказал Михаил, — а то капитан развоняется.
Никита полез в карман, вынул мятую повязку и продел в нее руку — тесемки были уже связаны. Слово «Дружинник» было перевернутым, но Никита не стал возиться — все равно, ненадолго.
Встав с лавки, он почувствовал, что прилично закосел, и даже испугался на секунду, что это заметят в опорном пункте, но тут же вспомнил, в каком состоянии к концу дежурства был в прошлый раз сам капитан, и успокоился.
Втроем молча дошли до светофора и повернули на боковую улицу, к опорному пункту, до которого было минут десять ходьбы,
То ли дело было в водке, то ли в чем-то другом, но Никита давно не ощущал такой легкости во всем теле — казалось, он не идет, а несется в небе, качаясь на воздушных струях.
Михаил и Гаврила шли по бокам, с пьяной строгостью оглядывая улицу. Навстречу время от времени попадались компании — сначала какие-то легкомысленные девочки, одна из которых подмигнула Никите, потом пара явных уголовников, потом несколько человек, прямо на улице поедавших торт «Птичье молоко», и другие, уже совсем непонятные люди.
«Хорошо, — думал Никита, — что втроем. А то бы на части разорвали — вон какие хари…».
Думалось с трудом — в голове, как неоновые трубки, весело вспыхивали и гасли слова детской песни о том, что лучше всего на свете шагать вместе по просторам и хором напевать. Смысла слов Никита не понимал, но это его не беспокоило.
В опорном пункте оказалось, что все уже разошлись — дежурный сказал, что можно было возвращаться еще час назад. Пока Никита на ощупь искал свою сумку в темной комнате, где обычно проводили инструктаж и делили людей по маршрутам, Михаил и Гаврила ушли — им надо было успеть на электричку.
Сдав повязку, Никита тоже сделал вид, что спешит, — ему совершенно не хотелось шагать в метро вместе с капитаном. Выйдя на улицу, он почувствовал, что от его хорошего настроения ничего не осталось. Подняв ворот, направился к метро, обдумывая завтрашний день: партсобрание, заказ с двумя батонами колбасы, звонок в Уренгой, литр водки на праздники (надо было спросить у случайных спутников по дежурству, где они брали «Особую», но теперь уже поздно), забрать Аннушку из садика, потому что жена идет к гинекологу, дура, даже тут у нее что-то не ладится, в общем, взять у Германа Парменыча отгул на полдня за сегодняшний выход.
Вокруг уже был вагон метро, и беременная баба в упор сверлила глазами из-под низко опущенного платка его лысину; он все глядел в газету, пока сволочи не похлопали по плечу — тогда пришлось встать, но был уже перегон перед его станцией. Он подошел к дверям и поглядел на свое усталое морщинистое лицо в стекле, за которым неслись переплетенные электрические змеи. Вдруг лицо исчезло, и на его месте появилась черная пустота с далекими огнями: тоннель кончился, и поезд взлетел на мост над замерзшей рекой. Стала видна слева советскому человеку на крыше высокого дома, освещенная скрещенными голубыми лучами.
Через минуту поезд опять нырнул в тоннель, и в стекле возникли жестикулирующие алкаши, девушка со спицами, довязывающая что-то синее под схемой метрополитена, школьник с бледным лицом, мечтающий над фотографиями из учебника истории, полковник в папахе, непобедимо сжимающий чемодан с номерным замком, и еще были видны выведенные чьим-то пальцем с той стороны стекла печатные буквы «ДА». Потом впереди появилась длинная и пустая улица, занесенная снегом. Что-то кололо ногу. Он достал из кармана неизвестно как там оказавшуюся булавку с зеленой горошиной на конце, кинул ее в сугроб и поднял глаза. Небо в просвете между домами было высоким и чистым, и он очень удивился, различив среди мелкой звездной икры совок Большой Медведицы, — почему-то он был уверен, что тот виден только летом.
Егор Лавров
СИНТЕЗ
Оставалось чуть больше двух минут. «Надо было взять с собой карту Города», — думал Зоанд, хотя карта была не нужна — память с абсолютной точностью хранила маршрут и время. «На этот раз ошибки быть не может, — думал он. — Если я ошибся на этот раз — значит, ложна сама идея».
Сознание автоматически отмечало цифры на электронных часах и код местонахождения капсулы на табло-ориентире. Оставалось полторы минуты.
Он встал, и руки отработанным движением сняли предохраняющую панель микрокомпьютера. Обнажилось уже изученное переплетение проводников, идущих от микросхем к сервомеханизмам и двигателю.