НФ: Альманах научной фантастики. Операция на совести
Шрифт:
— Знаешь что, пойдем ко мне. Хочешь?
Еще несколько дней назад от этих слов кровь бросилась бы мне в лицо и сердце выпрыгнуло бы из грудной клетки на пол, Проломив ребра. А сегодня я посмотрел на нее — не шутит ли — и сказал спокойно:
— Конечно, хочу, Галчонок.
В лифте в Галочкином доме среди обычной наскальной росписи выделялись две большие буквы «Г» и «К». Наверное, Галочка Круликовская. Наверное, у нее и здесь есть кавалеры. А может, это работа Айрапетяна, преисполненного силы, веселья и уверенности в себе?
— Хочешь кофе? — спросила Галочка.
— Наверное, — сказал
Она посмотрела на меня.
— Ты ведь у меня, по-моему, первый раз? Я не показывала тебе своих зверей?
«По-моему». Да, конечно, где ей помнить меня в процессии поклонников, выцарапывающих на пластике лифта ее инициалы?
— Нет, не показывала.
Она достала из шкафа несколько зверюшек, сшитых из лоскутов.
— На, смотри, я сама их делаю. Сейчас я приготовлю кофе.
Я взял длинную, как многосерийный телефильм, синюю таксу. У нее были печальные глаза-бусинки, и она тоже молчала. Я погладил ее по ворсистой спинке. Бедная, маленькая такса. Что со мной происходит? Я никого еще не предал, не обманул, Яша обещал продемонстрировать мне завтра что-то очень интересное. В чем дело? В чем?
Вошла Галочка с двумя чашками кофе. На ней были божественной застиранности джинсы, которые нельзя натянуть, в них нужно родиться, и мужская шерстяная рубашка с закатанными рукавами. Я посмотрел на нее, и шлюзы в моем бедном кандидатском сердце разом распахнулись, и волна нежности прокатилась по мне, вымывая все лишнее, выжала из глаз слезинки, толкнула меня к Галочке.
Я обнял ее и уткнулся носом в ее плечо. Плечо слабо пахло ушедшим летом, солнечным теплом, сеном.
Объятия мои были не пылки, но судорожны. Я боялся, что опять потеряю ее. Мы долго сидели молча в неудобных позах, и такса смотрела на меня все так же печально.
Галочка вздохнула.
— Кофе остынет.
— Я люблю холодный кофе.
— Ты глупый.
— Я это знаю.
— Ты ничего не знаешь. И ничего не понимаешь. — Она еще раз вздохнула, подумала, снова вздохнула. — Ты останешься?
— Какой странный вопрос! Вон даже твоя такса смеется.
Это была ложь, такса не смеялась.
— Хорошо, милый, — сказала Галочка, — но я должна предупредить: я тебя все-таки не люблю…
«Так вот почему у таксы печальная мордочка», — подумал я.
Я взял чашечку с кофе. Кофе действительно остыл. Встать и молча уйти? Или встать, поклониться и сказать: «Благодарю вас, товарищ Круликовская?» Или написать в нашу стенгазету заметку под названием «Так поступают настоящие девушки»? Или сказать: «Какие пустяки, раздевайся»? Или ничего не сказать? Наверное, ничего, потому что душный, детский, забытый комок закупорил горло. Галочка, Галчонок, коричневые крапинки в зеленоватых прекрасных глазах.
— Я была у Яши, — сказала Галочка далеким, как эхо голосом. — Никого в лаборатории не было. Была суббота…
«Когда я напивался у Плющиков», — по-следовательски отметил я про себя.
— … Мы разговаривали, и Яша спросил, люблю ли я тебя. Знаешь, милый, мы ведь всегда играем с собой в разные игры. С собой и с другими. Не знаю почему, но я не могу играть с Яшей. Это как исповедь. Я подумала: а действительно, люблю ли я его? Или мне хочется любить его? Девки наши институтские мне ведь уши прожужжали: да вы созданы друг для друга, да он такой молодой и талантливый, да он не пьет, да он не курит, не бабник… Я думала, наверное, минут десять, и Яша терпеливо молчал. Он стал очень чутким. У меня такое впечатление, что многие вещи он понимает уже лучше нас. Он ведь не суетится и не мечется, не рассчитывает и не шустрит. Ему ничего не надо, а правда, милый, наверное, быстрее открывается тем, кому ничего не надо. А мне все всегда надо было. Но не сейчас. Сейчас мне ничего не надо. Я думала, думала и вдруг так явственно, как будто кто-то навел все на фокус, увидела: это я не тебя люблю, не тебя. Толю Любовцева, а себя. Себя, идущей под руку с Толей Любовцевым. Ах, это тот самый Любовцев, что получил премию, за это… как это… искусственный разум? Скажите, пожалуйста, такой молодой и уже лауреат. Знакомьтесь, дамы и господа, это моя супруга Галина Любовцева. И так далее. И я сказала Яше: «Яша, миленький, боюсь, я не знаю, люблю ли его». И Яша сказал: «Какие странные существа». Вот все. Толя. Прости, что причинила тебе боль. — Галочка невесело улыбнулась и закусила верхнюю губу.
— Спасибо, Галчонок, — сказал я и тоже попытался улыбнуться. И не смог. — Галчонок, — добавил зачем-то я. На этот раз слово было живым, трепещущим, улетающим. Может, я и произнес его, чтоб удержать хоть на секунду, но птица уже взмахнула крыльями и грустно летела от меня.
— Может, сделать тебе свежий кофе? — спросила Галочка и вдруг заплакала.
«Конечно, — зло подумал я, — жалко расставаться с раутами и пресс-конференциями». Подумал, и мне стало стыдно. Я встал, поцеловал Галочку в лоб и ушел.
— Что-нибудь случилось? — спросила мать, когда я пришел домой. — У тебя такой вид…
— Да абсолютно ничего не случилось, если не считать таких пустяков, как пути развития человечества и то, что я сейчас расстался навсегда с любимой девушкой.
— Очень остроумно! — саркастически воскликнула мать и затянулась своей неизменной сигаретой.
— Хватит вам всем меня мучить! — гаркнул я и захлопнул с силой дверь моей комнатки. Тоненько звякнул стакан на письменном столе. И тут же звякнул параллельный телефон. Мать побежала звонить подругам, какой я истерик.
— Я должен тебя поблагодарить, — сказал я Яше, когда все ушли и мы остались одни.
— За что?
— За то, что ты спросил Галочку, любит ли она меня.
— Это помогло вам расстаться?
— Нет, что ни говори, а все-таки иногда можно отличить искусственный разум от обычного. Человек так не сказал бы.
— Не юли. Я спросил, расстались ли вы?
— Да, Яша. Если бы не ты, мы скорей всего поженились бы и прожили долгую жизнь.
— Без любви?
— Сколько угодно. Есть вообще такое направление, представители которого считают, что начинать совместную жизнь супругам следует, не любя друг друга. Им тогда нечего терять.
— Очень остроумно, — сказал Яша почти таким же голосом, что моя мать. — Но вообще я нервничаю.
— Из-за чего?
— Как, неужели ты забыл? Завтра мне должны дать тело робота, и я обрету хотя бы ограниченную подвижность. Скажу тебе откровенно, мне изрядно надоело смотреть полтора года на одну и ту же стену.