НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 24
Шрифт:
«Видел, наверное, Кубыкин шаровую», — подумал Веснин, и ему сразу расхотелось творить чудеса. Сказок в мире всегда было больше, чем законов физики. Незачем эти сказки плодить.
Он лежал, стараясь ни к чему не притрагиваться. Даже сигарету оставил, не зажег. Сжимал веки, пытался уйти в себя, забыться, но вздрагивал, раскрывал глаза: то ли стоит кто-то за палаткой, то ли наблюдает кто-то за ним из-за сосны… Он внимательно всматривался в мертвый, застывший, появляющийся лишь на секунду пейзаж и вновь сжимал веки. «Никого там, конечно,
Но кожу опять обдало неприятным дергающим холодком.
Было там перед палаткой что-то, было! Вроде ветка хрустнула, вроде ветерок прошелестел… Кто же там ходит?
Веснин приподнял голову.
И вздрогнул.
Тень, даже не тень, а так — призрак, газовое облачко, дымный шлейф, пронизанный изнутри мерцанием, — воздушно клубилась на фоне черной ночной сосны, обвивая ее, расползаясь по израненной обожженной поверхности. И хотя не жестокой, не холодной была эта тень, даже напротив — дымчато-нежной, голубоватой, какими бывают лишь далекие морские мысы или девочки с детских переводных картинок, виделось в этом газовом облачке нечто невообразимо чужое, заставившее Веснина сжаться, отодвинуться в глубь палатки, выставить перед собой погашенную свечу.
…И этот призрак ни на секунду не оставался в покое. Он трепетал, как на ветру, дрожал, как летящие над землей паутинки, и то расширялся, захватывая почти всю поляну, то опадал, обнимая сосну и испуская свой мерцающий, ни на что не похожий свет — чужой, действительно ни на что не похожий. И все это время Веснин чувствовал легкие покалывания по коже — бип-бип, бип-бип. Будто «бипер» врубили — есть такие маяки. Видел их Веснин, блуждая по свету.
«Вот так, — сказал он себе. — Дождался! Жди теперь дождя. Дождь не обманет. Ливанет — все смоет».
Но дождь, похоже, и не собирался, а молнии лишь ярче подчеркивали реальность призрака. Именно призрака, поскольку от него даже тень не падала; хотя можно ли ждать тени от светящегося изнутри пятна?
Откинувшись к задней стенке палатки, прижавшись головой к огромному сальному пятну на полотне (кто-то сунул в карман свечу и забыл о ней), Веснин готов был вскрикнуть, но выручил Кубыкин. Невероятным своим голосом, сейчас низким, негромким, он сказал:
— Человек.
Веснин замер: откуда Кубыкин? почему Кубыкин? И впился взглядом в призрак — как он отреагирует на появление еще одного человека?
Но голос Кубыкина в той же тональности, равнодушной, почти механической, повторил то же слово, и Веснин с ужасом понял: не Кубыкин это говорит, это ему, Веснину, голссом Кубыкина говорят:
— Человек.
Веснин не выдержал. Привстал, на четвереньках приблизился к выходу, но газовый шлейф деформировался, расплылся по сосне, усилились, жаля тело, укалывания; а каждая трещинка, каждая капля смолы вдруг проявилась на обожженном стволе явственно, четко, как под увеличительным стеклом.
— Кто ты? — спросил Веснин, останавливаясь.
Голос Кубыкина ответил:
— Ты не поймешь ответа.
«Вот и доработался, — не без издевки сказал себе Веснин. — Хорошо поработал. И образы четкие — прямо по Серову. Пиши с натуры!» И уже не зная что делать, спросил:
— Это ты?… Кубыкин?…
— И да, и нет, — ответил голос Кубыкина. — Выбери ответ сам.
«Вот и выберу! И скажу, валяй, мне вставать рано!»
Но вслух это произнести Веснин не смог. Только сжал кулаки:
— Но если ты не Кубыкин, то… кто ты?
— Иной, — ответил голос. — Я — иной.
— Иной Кубыкин? — изумился Веснин. — Разве Кубыкиных двое?
— Ты не поймешь ответа.
— Но ты… человек?
— И да, и нет. Выбери ответ сам.
— Но ты же разговариваешь со мной, и мы понимаем друг друга! Почему же я не пойму?
— Выбери ответ сам.
— А-а-а… — догадался Веснин. — Ты, наверное, не имеешь своего голоса, а потому берешь первый попавшийся. Вроде как на прокат, да?
Призрак промолчал.
— И ты уже с кем-то разговаривал? Я не первый?
— Да.
— Но если так, — Веснин вытер ладонью взмокший лоб, — значит, о тебе что-то знают, тебя кто-то видел, тебя кто-то встречал…
— Помнят ли тебя все те дети, с которыми ты где-то когда-то разговаривал?
— Дети? — переспросил Веснин. — При чем тут дети?
Спрашивая, он на ощупь искал спички. Не решался повернуться к призраку спиной, холодел от его мерцания:
— Я что, похож на ребенка?
— Ты не поймешь ответа.
— Но что-то должно нас связывать, если ты идешь на разговор с нами и даже пользуешься нашими голосами!
— Да, Разум.
— А-а-а… — протянул Веснин. — Братья по разуму!
Он произнес это с иронией. «Братья по разуму» был один из самых известных его романов, но сейчас, в этой одуряюще душной ночи любая литературная ассоциация выглядела по меньшей мере нелепо. И Иной, казалось, ощутил это:
— Твоя усмешка определяет ступень твоего разуме.
— У разума есть ступени?
— Да.
— Их много?
— Мы насчитываем их семь.
— На какой же находимся мы — люди?
— Вы вступаете на вторую.
Веснин нащупал, наконец, спички. «Интересно взглянуть — что там, за сосной? И у палаток. И у кухни… Не Ванечка же устроил этот концерт?…» Он представил тоненькие Ванечкины усики и решил: с него станется!
Призрак медленно поплыл по стволу сосны, и Веснин услышал:
— Я не стесняю твоей свободы. Ты волен выбирать сам.
«Еще бы! — нервно хмыкнул Веснин, — Конечно, волен. Только что будет, если я попаду под высокое напряжение?…» Но вслух он опять ничего не сказал, только молча, замирая, чувствуя колодок в груди, подполз на четвереньках к выходу, за которым услужливая, но слишком громогласная молния сразу высветила пустой, как пустыня, лес — никого! Кричи, вопи — никто тебя не услышит. Все спят.