НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 28 (1983)
Шрифт:
НФ: СБОРНИК НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ. ВЫПУСК 28
Составитель: Всеволод Александрович Ревич
Всеволод Ревич. От составителя
ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ
Константин Сергиенко. [1] Побочный эффект
Что-то заставило меня повернуть в этом месте, хотя поворачивать, казалось бы, и не следовало. В прошлом году там меня встретил забор, и я хорошо это помнил.
1
Биография
…прозаик (исторические романы для детей, шумно известная в конце 80-х — в том числе по театральным постановкам — повесть «До свидания, овраг!») и переводчик (в частности, романа Генри Миллера «Тихие дни в Клиши»).
Сергиенко Константин Константинович (1940, Сталиногорск (ныне — Новомосковск) Тульской области — 1996,
В 1977 выпустил фотокнижку для самых маленьких «Мы приехали в Москву» (совместно с фотографом И. Гневашевым), где в популярной форме рассказал о главных достопримечательностях столицы. Действие ряда его книг происходит на фоне реальных исторических событий: «Кеес Адмирал Тюльпанов» (1975, осада голландского города Лейдена испанцами в 1574), «Увези нас, Пегас!» (1979, гражданская война в США 1861 — 1865), «Бородинское пробуждение» (1977, Отечественная война 1812), «Ксения» (1987, роман о царевне К. Годуновой), «Тетрадь в сафьяновом переплете: записки Дмитрия Почивалова, сделанные им во время путешествия по Малороссии и Тавриде в 1786 году» (1989). Автор повестей: «Картонное сердце» (1981), «Белый рондель» (1983), «Побочный эффект» (1984; 1-я премия на Конкурсе произведений о времени в Берлине), «Дни поздней осени» (1983), «Дом на горе» (1986), «Иванов чертеж» (1987), «Самый счастливый день» (1989), «Фарфоровая голова» и других; цикла рассказов: «Петербургская молочница», «Станция Кашира» и «Небо Азии» (все изданы одной книгой, 1986). Большинству произведений С. присуща пронзительная лирическая интонация, мастерски точное и тонкое раскрытие психологии героев, яркая образность. По его повести о бездомных собаках «До свиданья, овраг!» (1979) был поставлен спектакль «Собаки», успешно воплощенный на подмостках ряда московских (театр «У Никитских ворот», Театр на Юго-Западе, Театр юных москвичей) и областных театров, а также снят мультфильм «Серьезный разговор» (1987). В качестве художественного эксперимента под псевдонимом Питер Мартин написал несколько повестей детективного характера: «Можно уснуть навек», «Под землей не всегда потемки», «Не играйте на лопнувших струнах». «Результат, которого добился Сергиенко, дался лишь немногим — Сент-Экзюпери в «Маленьком принце», польскому классику Лесьману в его лирических произведениях и Жаку Преверу в его поэтически-сказочных балладах в прозе» (Л.Исакевич). Книги автора переведены на 12 иностр. языков, пьесы по его произведениям шли в 40 российских и зарубежных театрах. Автор сценариев мультфильмов «Легкий хлеб» (по мотивам белорусской народной сказки), «Белая цапля» (по мотивам одноименной сказки Н. Телешева; оба — 1987) и других. Лауреат ряда зарубежных литературных премий. Переводчик произведений Г. Миллера.
Жил во 2-м Дорожном проезде (с 1988 — ул. Подольских Курсантов), 18. Похоронен на Троекуровском кладбище.
Марк Розовский: «При жизни он был любимцем издательства «Детгиз» — его книги издавались массовыми тиражами и переводились на иностранные языки. Инсценировки, сделанные на основе его повестей, ставились в десятках театров. Наследник сказочников старой Европы, продолжатель традиций Гофмана, Сергиенко был знатоком кукол и кукольного театра, автором таких книг, как «Картонное сердце» и «Фарфоровая голова». Собирался издавать детский журнал, посвященный вымышленной кукольной стране. Слывший детским писателем, он умел быть разнообразным и жанрово, и лексически; был автором очень серьезным и взрослым. В его остроумии и веселье, правда, всегда было много недетской печали…
Источник http://publ.lib.ru/
В сумме произведения Константин Сергиенко переведены на 12 языков (английский, французкий, немецкий, польский, японский и т. д). По сказкам сделано несколько мультфильмов.
Пьесы по книгам шли в сорока театрах страны и за рубежом.
Повесть — притча "До свидания, овраг" вьшла в издательстве "Детская литература" в 1979 г. С тех пор переведена на семь языков, хотя на русском печаталась только в журнале — дайджесте «Спутник» (1983 г.)
Из рецензии в польском журнале "Новые книги" (1988 г.): "В литературно-художественном отношении душевные переживания, которые даются читателю, в частности самому юному, до предела напоминают те эмоции, которые нам пришлось пережить в детстве при чтении лучших сказок Андерсена".
"Результат, которого добился Сергиенко, дался лишь немногим: Сент-Экзюпери в "Маленьком Принце", польскому классику, автору лирических произведений Лесману и Жаку Преверу в его поэтически-сказочных балладах в прозе".
"Следует признать, что эта книга является выдающейся, исключительной".
По книге "До свидания, овраг" сделан мультфилм, поставлены радиопостановки, а также написана пьеса «Собаки», идущая в нескольких театрах страны, а также запрошенная через ВААП театра США и Швеции.
Из театральной рецензии:
"Добрый зритель! Даже если ты пришел не очень — то добрым, если в буднях заел тебя скепсис, ты не можешь остаться не потрясенным. Потому что поймешь: Не только в собаках дело. Что-то гибнет в этом круговороте в нас самих. Мы что-то так неуловимо, так неумолимо теряем" ("Московский комсомолец", 25.02.1987)
"Общество должно быть милосердно ко всем обездоленным, к тем, кто волею жестоких обстоятельств оказался за бортом жизни, общество, лишенное дара сострадания, не может считать себя гуманным" ("Избестия", 26.04.1988)
Журнал "Новые книги". Варшава, 1988
Лех Искевич о книгах Константина Сергиенко "Картонное сердце" и "До свидания, овраг". В переводе Анны Валенко.
Следует отметить, что это выдающиеся книги. Суровый лиризм обеих повестей переплетается с чувством радости узнавания в себе того, что автор передает на словах. В литературно-художественном отношении душевные переживания, которые возникают при чтении, до предела напоминают те эмоции, которые нам пришлось пережить в детстве при чтении лучших сказок Андерсена".
Благодаря этим двум совершенно раздным повестям мы смогли получить представление о том, насколько широким и своеобразным диапазоном художественного стиля обладает автор.
Содержание повестей, так же как стихотворений Элиата или Поля Валери пересказать невозможно прямым текстом. Получится упрощение. Это потому, что сюжеты повестей неразрывно связанны с настроем, который дается благодаря магическому сочетанию слов, построению фразы, что в свою очередь является эффектом поэтического вдохновения.
Теперь же забора не было. Значит, я повернул не напрасно. Я люблю кривые старые улочки, а эта делала целый зигзаг и, как я потом представил мысленно, изображала ковш, быть может похожий на ковш Большой или Малой Медведицы. И называлась улица Вестурес.
Сначала я шел по улице Маза Пиле до знаменитых домов «Три брата», а там повернул направо, и вот оказалось, что улица Вестурес не перекрыта забором в самом начале. Она уходит извивом от старого храма, то сильно сужаясь, то образуя подобия маленьких площадей.
Стоит подробно описать эту улицу. Тут есть дом, построенный в семнадцатом веке, но выглядит он как новый. Его недавно отреставрировали, и он смотрит белыми стенами, решетчатыми переплетами окон и дубовыми балками, как бы впечатанными в камень.
Есть дом с крошечным, словно игрушечным эркером. Я долго стоял перед этим домом, стараясь что-то увидеть в окне, но видел лишь белые занавески.
На скромной улице Вестурес два огромных собора! Церковь Екаба и церковь Марии Магдалины. Благодаря им в высоту эта улица ничуть не меньше, чем в длину или ширину. Да и ширина есть у этой улицы. Не только ширина проезжей части и тротуаров, но и другая, образовавшаяся благодаря извивам. Ведь «ковшом» своим улица Вестурес зачерпнула немало построек, в том числе и всю уходящую в глубину громаду собора Марии Магдалины, так что фасадом стоит он по правую, алтарем же по левую сторону улицы.
Я мог бы сказать о каждом доме, стоящем на улице Вестурес, но лучше скажу о девочке, пробежавшей с красным шаром в руках. Она держала его перед собой, словно хрупкий сосуд, лицо ее выглядело озабоченным. Потом прошел мимо старик, согбенный летами до роста карлика, и старик этот вонзил в меня возмущенный взор, словно я совершил нехороший поступок. И кто-то глянул из-за шторы в доме номер четыре. По-моему, это была девушка, но тотчас лицо спряталось, оставив во мне сожаление, что я не успел его разглядеть.
Но больше всего привлек меня дом семнадцать. И нельзя сказать, что он слишком выделялся среди других домов. Просто его только что привели в порядок. Вокруг еще лежали горы песку, пахло известкой, угол дома венчал классический старый фонарь.
Дом пустовал. Его черепичная крыша резко уходила вверх, выставив окна мансарды. Рядом стоял флигель, накрытый бурым пластом вьющихся растений.
Я рассматривал дом. Вот так бродишь, бывало, по улицам, и вдруг твой взгляд остановится на окне или распахнутой двери. Начинаешь разглядывать дом, словно когда-то покинул его, а теперь вот вернулся и хочешь узнать, кто тут живет, не изменилось ли расположение комнат и помнят ли тебя в жилище, покинутом так давно.
Но окна этого дома были пусты. Не белели на них занавески, не выглядывал на улицу цветок, и чувствовалось, что нет ни одной картины на стенах его комнат, не стоят шкафы с книгами, не лежат на полу коврики. Холодом и пустотой веяло из окон дома номер семнадцать. Но чем же привлек меня этот дом?
Кто-то остановился, посвистывая, рядом. Я оглянулся. Молодой человек в черном узком пальто и широкополой шляпе тоже смотрел на дом.
— Кто тут живет? — спросил он. — Не знаете?
— По-моему, никто не живет, — ответил я.
Он вытащил сигару и с залихватским видом сунул ее в рот. Пижон, подумал я.
— Курите? — Он сделал движение достать другую сигару.
— Нет, спасибо.
Мне бы повернуться и уйти. Но как-то неловко было это сделать, когда с тобой вступили в разговор. Никто еще не заговаривал со мной на улице в Риге, и, если молодой человек рижанин, его обращение ко мне следовало принять за знак благосклонности.
Он ловко откусил кончик сигары и задымил, распространяя крепкий, но ароматный запах.
— Этот дом реставрируется, — сообщил он тоном знатока, — здесь будет приемная.
— Какая приемная? — спросил я.
Он пожал неопределенно плечами и оглядел меня с головы до ног.
— Я думаю, вы архитектор. — В его разговоре чувствовался прибалтийский акцент.
— Нет, — ответил я, немного помедлив, — не архитектор.
— Я уж подумал, раз вы глядите на дом, то, наверно, интересуетесь архитектурой.
— Да нет, отчего же… — пробормотал я. — А вы архитектор?
— Увы! — Он засмеялся. — Я студент.
Мы уже шли по улице Вестурес, молодой человек не отставал от меня ни на шаг.
— Я вижу, вы не рижанин, — заметил он.
— Да, приехал на две недели.
— Сейчас неудачное время для отдыха. Дожди. Где вы живете?
— У друзей.
— Хотите выпить кофе? — Мы остановились у крепко сколоченной деревянной двери с коваными стилизованными накладками. — Здесь варят хороший кофе.
Он стукнул в дверь. Она растворилась не сразу, и оттуда сказали: «Мест нет». Мой собеседник отнюдь не смутился. Он сунул голову в дверь, поговорил со швейцаром, и через минуту нас проводили в сумрачный зал к маленькому столику. Пальто он кинул на спинку стула, но так и не снял шляпу, продолжая посасывать сигару. Метрдотель что-то проговорил по-латышски, указывая на сигару, но он коротко ответил, и метрдотель отошел с недоуменным видом.
Я разглядывал его лицо. Оно было бледным, не лишенным изящества. Модная стетсоновская шляпа придавала этому лицу нечто взятое напрокат из фильмов ретро.
— Тут ведь одни коктейли, — сказал он, глянув в карту. — Вы пьете коктейли?
— Что ж делать, — ответил я.
— Подождите. — Он встал и вернулся через некоторое время с нарядной бутылкой. — Мартини.
Неплох же тот бар, в котором дают мартини, подумал я.
— Меня зовут Раймонд, — сказал он.
Его рука скользнула в карман пиджака, и я тут же получил визитную карточку. Пижон, снова подумал я.