НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 36
Шрифт:
Один из этих шести был Старец. Двое других были высокие, седые и не примечательные ничем. Если бы не выражение беспрерывной святости и отрешенности, окружавшее их, они могли бы затеряться а любой людской толпе. Четвертый был круглый, толстый, лысый и розовый. Кроме того, он был голый. Но, наверное, так было надо. Тем более что весь он был гладкий, как пупсик. Пятой была девица. У нее были седые длинные волосы и лицо серафима. И два клыка, которые выбегали по углам рта. Шестой был невидим.
Все они молчали, И смотрели на огонь. Кроме девицы,
Никто не знал, когда это началось, но постепенно каждый из людей начал ощущать, что сознание его расширяется, вмещая происходящее одновременно в разных концах Земли. В том числе с теми, которых он никогда не знал и не видел. И это было непривычно и неожиданно. А потом смутно, как сквозь пелену, стало доноситься нечто исходящее откуда-то извне Земли.
Многие, а затем и все начали ощущать это. И понимать. Сначала — проблесками, а потом все более полно. Неизъяснимая светлая радость далеких миров коснулась их.
Глубины космического сознания разверзлись в каждом и разом вместили все сущее. Но это не было уже прежним восприятием, когда все происходящее воспринималось последовательно и линейно. Как бусинки событий, которые нижутся одна на другую. Мысль устремлялась одновременно в множество направлений. И множественно было одновременное восприятие мириад мерцавших миров и галактик.
Там, в этом хоре голосов, каждый из которых был так отчетлив и отличен друг от друга, слышался один, исполненный неизъяснимой боли. Он исходил оттуда, они знали, из созвездия Орион.
Постепенно этот ток боли и ожидания становился все более четок и ясен. Это был голос мира, который жил под знаком последнего своего дня и часа. Две планеты, медленно вращаясь вокруг гаснущего светила, ловили последние крохи уходившего тепла. Но задолго до того, как вечный холод навсегда сомкнется над ними, жизнь и разум должны будут погибнуть там. Жестокое излучение, исходившее от угасавшей звезды, убивало все. И негде было скрыться от него и некуда было спастись. Повсюду, куда простирались пути с этих планет, лежали мертвые, выжженные миры. Либо миры, обитаемые и населенные, где не могло найтись места для чужих существ. Сами же они не могли, естественно, ни потеснить, ни изгнать других. Уровень духовной их эволюции исключал это. Исключал всякое насилие и всякое зло.
Тогда с Ориона в самые отдаленные концы обитаемой Вселенной устремились посланцы. Повсюду они несли одно — знание. Везде их целью было — ускорить эволюцию других существ. Намерения их были возвышенны, стремления — благородны. Предположить, что за всем этим есть некая скрытая цель или тайные ожидания, было бы невозможно. Это было бы неблагородно. И неправильно.
Когда человеческое сознание смогло воспринять эту далекую беду чужого мира, на Земле не оказалось человека, который остался бы равнодушен к этой вести. Участие и сострадание, которые испытывал каждый, искали выхода, но не сразу нашли его.
И где-то там среди остальных и прочих, кто был так взволнован и озабочен этим, был Авдеев. Лицо его было прекрасно и осиянно.
Это было лицо святого и лицо пророка. Благость, исходившая от него, была подобна благости, которой был исполнен Старец. Впрочем, теперь на Земле у всех были такие лица.
Мысль отдать свой мир мудрым, добрым и совершенным существам с Ориона пришла сама собой. Она была естественна и логична. Лишь примитивный человеческий ум мог некогда почитать себя венцом творения. Концом и началом всего. Убогое заблуждение, порожденное биологическим эгоцентризмом вида. И нужно было подняться до высот космического сознания, чтобы понять, что во Вселенной могут быть иные цели, помимо и превыше человека.
Этот добровольный переход человечества в небытие не мог совершиться, однако, сам по себе. Должны были быть намечены сроки, составлены планы.
Предстоящая акция имела технические аспекты — соответствующие ведомства и министерства начали разрабатывать свои проекты. Она имела биологические стороны — были привлечены медики и биологи. В том, что должно было произойти, был и юридический аспект — соответствующие организации начали составлять свои документы. Но самое главное, все это нужно было как-то увязывать, соотносить и согласовывать между собой.
За этим проходили дни.
А в небе, над Землей, бесшумно плыл огромный медный цилиндр. Медленно, медленно оборачивался вокруг своей оси. А временами вдруг начинал вращаться все быстрее, вращаться бешено, чтобы потом так же неожиданно замедлить свое движение. С Земли же он продолжал быть невидимым и по-прежнему оставался недоступен восприятию человека.
Поскольку то, что должно было произойти, имело глобальный характер, Организация Объединенных Наций не могла остаться в стороне. В Генеральной Ассамблее началась дискуссия над проектом Декларации.
Делегаты один за другим поднимались на трибуну. Они говорили: какое счастье — творить благо. Какая высокая честь — отдать свой мир другому виду. Какая светлая радость — перестать жить, чтобы жили другие.
Конечно, то, что произносили они, звучало не так, как это сказано выше. Иному уровню мышления и духа соответствовала и иная форма выражения. Но читающие эти строки так же бессильны были бы понять их речи, как змеи и птицы бессильны понять то, что говорит человек. Змеи и птицы, которым дано лишь слышать человека, но не дано воспринять высокого смысла его слов.
На все это тоже шло время, и проходили дни.
А в небе, медленно оборачиваясь, все так же плыл большой медный цилиндр.
Те, кто был на корабле, ждали. Когда Проект Декларации наконец был принят, розовый плешивец радостно заерзал и беззвучно захлопал а пухлые ладоши. Он улыбался, он сиял, и на щеках у него были ямочки.
— Скоро! Скоро! — как припадочная забормотала девица, ладонью стирая с подбородка слюни.
А тот, кто был невидим, глухо завозился в своем углу, поухивая от нетерпенья.