НГ (Не Говори)
Шрифт:
– Иди ужинать.
Ваня лежал с закрытыми глазами, ритмично покачивая головой.
– Иди ужинать, я говорю, – повысила голос Мила.
По-прежнему ноль реакции.
– Я к кому обращаюсь? – ткнула в ногу мальчика та, теряя терпение.
Он открыл глаза, вздрогнув от неожиданности, и, увидев стоящую рядом мать, вынул наушник, спросив:
– Что?
– Есть иди, говорю, – сурово произнесла Мила и вернулась на кухню.
– Ммм… – протянул Ваня, увидев свою тарелку, – макароны, – и добавил с сарказмом, – а я-то гадал, что же у нас сегодня будет на ужин?!
– Не нравится – готовь сам, – нервно накалывая вилкой остатки ужина, отрезала мать.
За последнее время она научилась все меньше считать
Подобным образом проходило большинство дней их маленькой ячейки общества, и Миле оставалось лишь жалеть об ошибках молодости, не соверши она которые, могла бы иметь сейчас нечто большее, чем неблагодарного сына и мало оплачиваемую работу в школьной столовой.
Любую свободную минуту она тратила на мысли о том, как все могло бы сложиться, не выскочи она замуж в восемнадцать и не роди в столь юном возрасте, отказавшись от высшего образования, карьеры и любви, которая, по ее разумению, обязательно присутствовала бы в ее жизни, ответь она отказом на предложение руки и сердца в те далекие времена.
Мила была родом из состоятельной семьи. Братьев и сестер у нее не было, поэтому все внимание и деньги доставались ей. Она сносно училась, но много о грядущей карьере не думала, будучи привычной к тому, что получает все на блюдечке с голубой каемочкой без каких-либо усилий. Родители прочили ей обучение заграницей, как только та закончит школу. Они уже подобрали частный колледж-пансион, но планы были нарушены появлением жениха у их неразумной дочери.
Миле это казалось счастьем на тот момент. Она и думать забыла о том, чтобы покинуть страну. Все ее мысли были заняты любовью.
И отец и мать были против выбора дочери. Против и ее отказа от отъезда в колледж. Против отказа от учебы вообще. Против свадьбы.
И против того, за кого она намеревалась выйти замуж. Он был не их круга. В молодости подобные вещи кажутся кощунственными и лицемерными, ведь родители вечно учат быть честными, добрыми и терпимыми, не судить других по одежке, по размеру кошелька и сословию. Лишь с возрастом понимаешь, что людей для общения и жизни нужно подбирать, действительно, из своего круга. И речь тут вовсе не о количестве нулей на их банковском счете, а об уровне серого вещества в их головах и воспитании. Лишь с годами Мила поняла это, но было уже поздно. Ее родители отказались присутствовать на бракосочетании собственной дочери. Вскоре они покинули страну, переехав на постоянное местожительства заграницу, где нашли замену своему нерадивому отпрыску в виде усыновленного пятнадцатилетнего мальчика. Спустя три года, мать с отцом Милы скончались, попав в автокатастрофу. К тому времени их приемный сын достиг совершеннолетия и унаследовал все, что принадлежало им. Все эти годы Мила не общалась с родителями, а узнав о трагедии, произошедшей, как раз, в год ее развода, в связи с чем и попыталась наладить мосты, она не смогла найти способа получить свою часть наследства, так как плохо разбиралась в законодательстве страны, гражданами которой стали ее родители.
Вот и все. Она оказалась женщиной не своего круга, променяв все на то, что ей казалось любовью.
Теперь Миле оставалось лишь грезить о том, как могло все сложиться, отправься она на обучение в этот колледж.
В ее мечтах все мальчики там были эталонными красавцами, помимо тех, кто служил лишь декорациями или эпизодическими лицами в ее пьесе имени себя. Она жила в отдельной комнате, убранной в пастельных тонах, с огромной кроватью и туалетным столиком, на котором водружалось
– Опять ты в астрал ушла, – усмехнулась Лида, сослуживица Милы, таща стопку тарелок.
Та очнулась, смущенно улыбнувшись, и вернулась из своих грез на землю к поварешкам и котлетам, состоящим на большую половину из чего угодно, только не из мяса, растащенного остальными сотрудницами по домам и на продажу.
Мила ненавидела свою жизнь и была готова на все, что угодно, лишь бы ее изменить, но только не на то, чтобы взять себя в руки, прекратить жаловаться, клясть судьбу, считая себя обреченной на несчастья, и найти, хотя бы, для начала другую работу. Она могла часами фантазировать, видя себя менеджером крупной компании или агентом по недвижимости, но была уверена, что такое возможно только в мечтах, что она не способна на что-то большее нежели то, чем занимается сейчас.
Ею владел страх перемен. Они казались ей куда более пугающими, чем привычная постылая жизнь, не приносящая никакого удовольствия.
«А что, если у меня не получится?» – не раз задавалась она вопросом.
«Все равно хуже уже быть не может», – твердил внутренний голос, но та, все же, откладывала решительные действия на потом, пока время шло, забирая у нее годы, которые она могла потратить на то, чтобы наладить свою жизнь, а не опускаться в пучину отчаяния и вечной апатии.
У Вани сегодня было мало уроков, поэтому он должен был вернуться домой гораздо раньше мамы. Та со спокойной совестью ушла с работы, пройдясь по магазинам, где купила необходимые продукты, выискивая, что подешевле, и с тяжелыми сумками пришла к порогу своей квартиры, начав звонить в дверной звонок, ожидая, когда сын ей откроет. Но тот не торопился. Тогда Мила опустила пакеты на пол и принялась рыскать по сумке в поиске ключей. Наконец, выудив их, она открыла замок и прошла внутрь, будучи уверенной, что Ваня просто заснул. Но дома никого не оказалось. Женщина судорожно принялась звать мальчика, но тот не отзывался. Тогда она набрала номер его мобильного и стала ждать ответа. Но он не брал трубку. Мила не знала, что и думать. Она принялась обзванивать друзей, чьи номера смогла вспомнить, и на втором нашла то, что искала.
– Алло, – раздался знакомый голос мальчика по имени Саша, учившегося вместе с Ваней до четвертого класса. Его было еле слышно из-за какого-то шума.
– Здравствуй, Саша. Это мама Вани.
– Здравствуйте, Людмила Викторовна, – изменился в голосе мальчик.
– Ты не знаешь, где Ваня?
– Мы в кино, – растерянно ответил тот.
– А… – не знала, что сказать женщина. С одной стороны она была зла на сына, что он нарушил ее запрет, с другой же была рада, что тот жив здоров, – скоро оно закончится?
– Через полчаса, – сказал Саша.
– Спасибо, – произнесла Мила и повесила трубку.
Она быстро набрала сыну смс, в котором строго-настрого наказала ему сразу после сеанса идти домой. Закончив с этим, она опустилась на кровать, чувствуя, что готова расплакаться. Только теперь она поняла, что ее сын ныне не просто маленький мальчик, а уже подросток, который не хочет находиться под ее крылом и опекой, который скоро вырастет окончательно и покинет ее, забрав с собой смысл ее существования. Когда он был совсем еще ребенком, все свои несчастия она оправдывала тем, что ради этой крохи можно все стерпеть. Главное, чтобы ему было хорошо. Но теперь все это теряло смысл. Он больше в ней не нуждался. Это оказалось столь очевидным и болезненным открытием, что Миле стало тяжело дышать. Несмотря на натянутые отношения в последний год, она, все же, чувствовала себя мамой, пусть не столь любимой и, возможно, не столь любящей, как прежде, но мамой.