Ни дня без мысли
Шрифт:
Мне кажется, причина этого явления не глупость и даже не легкомыслие, а вполне достойное качество – наш непобедимый оптимизм. Конечно, хлестать, что попало, крайне опасно, конечно, кто—то обязательно сыграет в ящик – но кто сказал, что именно я? Народу в России вон сколько, и я под эту раздачу не попаду. Скорей всего, не попаду.
Если полагаете, что таким клиническим оптимизмом обладают только алкаши, ошибаетесь. И другие не хуже. Вот мы никак не можем стать чемпионами Европы по футболу. Ну, не получается. Но не везде мы такие невезучие. Скажем, по раку легких наш рейтинг на континенте самый высокий. Не потому, что генетически предрасположены, а потому, что курим, как ни одна иная нация. Англичане не курят, шведы не курят, даже поляки остерегаются – а мы дымим в
Мы оптимисты не только в медицине – в политике тоже. Великий (серьезно, великий!) вождь Владимир Ильич Ленин в начале прошлого века официально заявил – нынешнее поколение будет жить при коммунизме. Не факт, что он ошибся. Возможно, он просто имел в виду своего младшего современника, знаменитого художника Бориса Ефимова. Борису Ефимовичу сегодня сто семь лет, и дай ему Бог дожить до всеобщего счастья. А мы все тоже оптимисты: абсолютно уверены, что, если прогнать это правительство и поставить другое, оно наверняка станет думать не о себе, а о нас. И дипломаты наши прямо—таки оголтелые оптимисты. Северная Корея испытала атомную бомбу, Иран вот—вот испытает – а наши международники убеждают, что осудить нарушителей всех конвенций, может, и надо, но мягко, чтобы не огорчать. Ну, полетят когда—нибудь ракеты – но почему обязательно на нас? Других стран, что ли, нету? А если ядерное устройство по нечаянности взорвется прямо в шахте, вполне может случиться, что смертоносное облако поплывет не на Читу или Саратов а, допустим, на Токио или какой—нибудь Сидней.
Так что, дорогие сограждане, выпьем чего—нибудь покрепче и подешевле за наш несокрушимый оптимизм…
Наши политологи который год безуспешно ищут национальную идею. А она есть, проверенная веками. И формулируется предельно кратко: «Авось пронесет». Правда, в народе столетиями живет еще одна афористичная фраза: «Береженого Бог бережет». Но она куда менее популярна.
НЕРУШИМЫЙ ПЛЕТЕНЬ
Итак, вот вам политическая новость: в самопровозглашенной Приднестровской республике провели референдум, в ходе которого подавляющее большинство граждан, девяносто с чем—то процентов, высказалось за независимость с последующим присоединением к России.
Результат референдума – воля народа. Имеет право народ сам решать свою судьбу? Я иного варианта не вижу, воля народа священна.
Ну, а как теперь быть России? В какую сторону не шагнешь – все плохо. Признать референдум? Но ведь у самих полно автономий, вдруг завтра какая—нибудь из них тоже захочет присоединиться к Ирану или Индонезии. Не признать – тогда, извините, какие же мы демократы?
Ко всему прочему, это ведь только начало. На очереди подобные же референдумы в Абхазии и Южной Осетии. И, не исключено, в Косово. Исход всех трех можно предсказать заранее – везде народ выскажется за независимость. Как реагировать нашей великой державе, постоянному члену Совета безопасности ООН? Никак не реагировать? Увы, не получится – вынудят. Мало того, что ситуация опасна и двусмысленна – у нее еще и куча осложнений. В Абхазии и Южной Осетии три четверти жителей ходят с российскими паспортами, в Приднестровье их тоже хватает. Должна Россия защищать россиян? Не должна – обязана! Кому нужна страна, плюющая на своих граждан? А Сербия наш союзник, хотя уж очень относительный, и признавать отрыв от нее священного Косова поля по меньшей мере не комфортно.
В общем, момент такой, когда благодаришь Господа, что ты не президент, и не тебе приходится выбирать из двух, трех или десяти зол: поди, угадай, какое из них меньшее!
Лет, наверное, двадцать назад я написал статью о глобальной морали, где доказывал, что мировой порядок, установленный великими державами после победы над Германией и Японией безнадежно устарел, что даже принцип невмешательства в чужие дела таит в себе изрядную долю подлости: Сталину, Мао, Пол Поту, Саддаму Хусейну и всей их братии предоставлялась возможность безнаказанно унижать и даже уничтожать собственный народ. Хотя президентов и премьеров тоже можно понять – если разрешить пересмотр границ, что останется от послевоенной, пусть убогой, пусть несправедливой, но, все—таки, стабильности?
Но я, повторяю, не президент, не Путин, не Воронин, не Саакашвили. И меня умеренно волнует судьба правительств. Меня волнует иное.
После кровавой войны в Абхазии, у нас дома почти год жила учительница из деревни близ Сухуми, девушка по имени Мимоза. Отец ее был грузин, мать абхазка. И воины обеих сторон конфликта, войдя в селение после победного боя, считали себя вправе обхамить и ограбить мирную семью, которая с какого—то бока непременно оказывалась вражеской. И теперь, когда из—за Кавказского хребта доносятся воинственные вопли, во мне закипает злость, потому что любая «патриотическая» истерика направлена против Мимозы. А ее спокойствие, ее право рожать своих детей и учить чужих для меня куда важней самых пафосных чиновничьих деклараций.
В последнее время в среде политических аутсайдеров стало модно говорить, что величие державы важнее прав человека. Я бы предпочел, чтобы эти корыстные «державники» жертвовали своими, а не чужими правами. А люди пусть живут так, как хотят. Хочется молдаванам влиться в Румынию – пусть вливаются. Нравится приднестровцам считать себя россиянами – пусть считают. А президенты и премьеры, озабоченные проблемой величия, пускай запомнят, что плетень, за которым семья Мимозы выращивает помидоры и виноград, выше и нерушимей любой государственной границы. Хотя бы потому, что человека создал Бог, а границу придумал чиновник.
МАТОМ ПО ДЕПУТАТАМ
На вкус и цвет товарища нет, кому что нравится. Я, например, не одобряю мат. Ну, не нравится! Думаю, без него вполне можно обойтись.
Нет, я не собираюсь ничего огульно охаивать. Бывает мат талантливый, артистичный, я бы даже сказал, изысканный. Но много ли в России таких мастеров? Раз (Юз Алешковский) – и обчелся. А остальные – глаза бы мои на них не глядели! Не люблю пьяный мат, дамский мат, желудочно—кишечный мат и, вообще, всю ту убогую грязь, которая чуть не ежечасно летит на нас с телеэкрана под видом сочной народной речи.
Поэтому я обрадовался, когда небольшая, но сплоченная группа женщин—депутаток предложила законом запретить нехорошие выражения во всех общественных местах. Кроме, разумеется, Государственной думы, поскольку наши избранники все равно неприкосновенны: они законы пишут, а для них закон не писан. Но в любом случае идея плодотворная: под ногами у нас столько мусора, что еще и воздух засорять мусорными словами чистое варварство.
И момент для законопроекта выбран подходящий. Все прочие проблемы практически решены: живем здорово, ВВП растет, вот—вот догоним Португалию, зарплаты перехлестывают через край, инвесторы рвутся в Россию, толкаясь локтями и застревая в дверях, счастливые пенсионеры выходят на улицы, чтобы сообща поблагодарить правительство за отмену льгот, многодетные матери торжественно клянутся рожать еще и еще. В условиях всеобщего благоденствия чем и заниматься парламенту, если не матом?
Словом, идея своевременная.
Но не зря говорят, что дьявол прячется в деталях. Детали меня здорово смутили. Мне показалось, что дамы с Охотного ряда не продумали свое предложение до конца.
Допустим, они предложат законопроект. Но как он будет выглядеть?
Запретить мат?
Правильно!
Но тут же встанет вопрос: а что такое этот запретный мат? Ведь если точно не определить, что именно возбраняется, суды потонут в исках. Кто—то решит, что слово «черт» нецензурное, а кому—то, напротив, покажется, что без привычных наименований жизненно важных органов мы не сумеем внятно объяснить молодым поколениям, чем конкретно женщины отличаются от мужчин. И чтобы предложенный документ стал не беззубым протоколом о намерениях, а строгим законом, в нем должны быть перечислены все до единого подлежащие запрету термины и словесные обороты. Справятся ли наши депутатши с такой лингвистической задачей? Хватит ли у них квалификации? А вдруг что упустят?