Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945
Шрифт:
Диктатуры не способны привлекать людей с новыми, свежими идеями, представляющими хоть какой-то интерес. В отличие от Муссолини, постоянно менявшего свое окружение, Гитлер связал себя со своими старыми соратниками по политической борьбе. Но он, должно быть, инстинктивно чувствовал, что у них нет опыта ни в одной сфере политики. После прихода к власти ему хватило ума оставить на некоторое время опытных беспартийных специалистов в ключевых министерствах – иностранных дел, финансов и военном. Сначала у него не было выбора, так как первый его кабинет был коалиционным. Обсуждения в кабинете министров прекращались, как только дело касалось важных политических решений. Поскольку для демократически настроенных политиков не было там свободы действий, то усилия были направлены на то, чтобы обеспечить приток свежей крови путем создания специальных училищ, академий и так называемых тевтонских орденов, которыми управлял партийный аппарат. Хоть в этом никто и не признавался,
Гитлеровская административная система обеспечила простор и положение огромному числу чиновников. Предметом гордости партийных функционеров являлось то, что они решали все дела без бюрократических проволочек. Многие состоящие в партии министры следовали этому правилу, что привнесло глоток свежего воздуха в систему управления. Но уже вскоре стало ясно, что нельзя отказываться от тщательной, методичной проработки некоторых вопросов официальными лицами и, следовательно, нельзя обойтись без самой бюрократии. Отсутствие таковой вело к опасным недоразумениям, когда чиновники, жаждущие новых постов, превышали свои полномочия и их приходилось выгораживать. Возникла ситуация, при которой каждый отдавал приказания и создавал собственный аппарат, не считаясь с тем, что вмешивается в чужие сферы деятельности. Хуже всего было с ключевыми постами, которые в течение многих лет занимали многочисленные старые гитлеровские товарищи по оружию – люди, которых уже нельзя было считать полностью нормальными. Не имеет смысла обсуждать, были ли их несостоятельность в управлении, коррупция и криминальные дела следствием умственной или духовной отсталости – один дефект сочетается с другим.
Внутренний упадок Германии скрывался от внешнего мира за великолепным фасадом, одним из примеров этому стали Олимпийские игры 1936 года. Еще один яркий эффект создавали блестяще организованные «партийные дни», удовлетворявшие потребности народа в мистических действах, парадных зрелищах и чувстве локтя. Участие в жизни государства включало напряженные дни расписанных по минутам собраний, на которых люди могли «посмотреть фюреру в глаза» и снова и снова слушать одни и те же тривиальные речи. Сверхмощный эффект от этих речей всегда оставлял в недоумении любого более-менее образованного человека. Это хорошо известный рекламный трюк – воздействовать на разум человека, повторяя одно и то же. Тем не менее, удивляло, как люди не уставали от этих однообразных пустых речей, в которых противников всегда оскорбляли, сторонников хвалили, и не было в них ничего, что помогло бы решению действительно острых политических проблем.
И все же следует признать: народ верил, что нацизм принесет им как материальные, так и социальные выгоды. Руководителей старой формации сместили со всех высоких постов. Этих людей вроде бы не преследовали, но попросили солидаризироваться с режимом, если они того пожелают, и слишком часто так и происходило. Это помогло им занять высокие посты. Тем не менее, лица, получившие свои должности таким образом, считали себя не представителями лишенного своих привилегий класса, а призванными народом лидерами, которых до того зажимали нечестивцы из левых партий.
Членам признанного высшего общества, имеющим понятие о чести и совести, уже не было места. Разрыв между новой жизненной философией и простым проявлением благородства и отваги, естественным для любого общества в любую эпоху, оказался непреодолимым. Систематическая жестокость по отношению к тем, кто беззащитен, или придерживается других взглядов, или принадлежит к расовым меньшинствам, была оскорблением для истинно нравственного характера.
Отношения Германии с другими государствами следует рассматривать в свете ее внутреннего основного закона, существовавшего при Гитлере. Гитлер считал правильным использовать во внешней политике и в Европе те же самые методы, которые он использовал в своей борьбе с внутренними врагами. Известно, что сначала он хотел избежать войны с Западом и, возможно, надеялся избежать любой войны. Но проводимая им экономическая политика загнала его в нее, и его самонадеянность основывалась на новом современном оснащении вермахта.
Методы, приведшие Гитлера к невероятному успеху во внутренней политике, естественно, не могли быть эффективными в политике внешней, что не подорвало его веру в себя и свою миссию, и этому потворствовал его довольно ограниченный министр иностранных дел Риббентроп.
Личная враждебность Гитлера к России была достаточно искренней. В ее основе лежала в какой-то степени зависть к абсолютно иной политической системе, которая могла похвастаться большими достижениями во многих областях. Ему хотелось показать, в чем различие между националистическим фанатизмом и большевизмом. Между тем его агрессия против России воспламенила национальные чувства в этой стране, если их вообще там когда-нибудь недоставало.
В Германии много говорили о напряженности в отношениях между армией и партией; отношения эти были неустойчивыми. Неожиданное введение всеобщей воинской повинности обеспечило Гитлеру возможность расширить базу для комплектования офицерского состава, включив в нее все классы общества. Следовательно, офицерский корпус отражал взгляды всего народа, сначала только на уровне младших офицеров, а позднее и в Высшем командовании.
Когда Гитлер только был назначен на свой пост, старшие офицеры вооруженных сил, которые никогда не отбирались на демократической основе, резко отличались от остальных кадров. В созданной фон Сектом стотысячной армии старшие офицеры были либо выходцами из старых прусских кругов, либо впитавшими их традиции. Я уже говорил о несовместимости истинно прусских традиций с национал-социализмом. Пока высшие должности занимали офицеры, происходившие из семей землевладельцев, живших восточнее Эльбы, или из родственных им старинных военных фамилий, традиционная независимость, в которой они были воспитаны, не способствовала тому, чтобы они смирились с рабской покорностью, ставшей ныне настолько модной. Их мировоззрение было монархическим и христианско-протестантским.
Тем не менее, когда Гитлер пришел к власти, уже был ряд генералов, для которых скачок в этот новый мир не представлял особых трудностей. Они не были так тесно связаны своим происхождением с прусской идеей; у некоторых из них проявлялся тот же менталитет, что привел Людендорфа к сотрудничеству с Гитлером.
После вступления Гитлера в должность лидером оппозиционных генералов считался генерал барон фон Фрич. На его беду, он командовал сухопутными войсками в то время, когда первые принятые новым режимом меры в армии и среди населения показали, как пойдут дела дальше. Следовательно, все, кто надеялся, что подобные неблагоприятные изменения можно держать под контролем, связывали эти надежды с Фричем. Между тем уже наступила такая стадия, когда все, кто смиренно не подчинился, оказались не у власти. Государственная машина превратилась в инструмент подавления, и любого, кто ей противился, она уничтожала в социальном и экономическом смысле, а зачастую даже физически. Фон Фрич тяжело переживал происходящее. Его мать была из семьи Бодельшвинг, оттуда и его глубокие религиозные чувства. Больше всего его уважали старые офицеры. Но у него было так же мало шансов изменить судьбу Германии, как и у его преемников. Люди с таким характером оказывались и в армии, и в жизни на тернистом пути. С риском для жизни они держались за свою должность в надежде, что своим влиянием и личным примером помогут избежать дальнейшего ухудшения обстановки.
Генералов, стоявших в оппозиции к Гитлеру, упрекали за отсутствие инициативности, но это несправедливо. В военное время очень быстро продвинулись молодые офицеры, которые хотя и были воспитаны старым прусским офицерством, но оказались теснее связаны с новым режимом – то ли по причине личных амбиций, то ли просто из-за собственной слепоты, – чем армейские командиры. К генералам, подражавшим Людендорфу, добавились другие офицеры нового типа, в той или иной степени отождествлявшие себя с этим режимом. Гитлер обращался с генералами точно так же, как и с политиками. С инстинктивной хитростью он сначала не решился заменить самостоятельно мыслящих старых профессионалов более угодливыми и лично ему преданными людьми. Проще оказалось сделать это позднее, когда появилась возможность обвинить в ряде поражений старых армейских командиров, всегда неохотно подчинявшихся его воле. В военной истории есть масса примеров, когда способные командиры пострадали вследствие поражений, в которых не было их личной вины.