Ничего кроме надежды
Шрифт:
– Так, – без интереса уронил Николаев. Он сидел, откинувшись в повернутом боком кресле, положив ногу на ногу, и легкими щелчками заставлял свои очки крутиться на зеленом сукне письменного стола. – Двадцать третьего года, говорите? Хм, когда же это она все успела. Активная, похоже, девица.
– На первом же допросе, – продолжал майор без выражения, словно протокол зачитывал, – Юргенс показала, что документы у нее фальшивые, а на самом деле она – Земцева Людмила Алексеевна...
– Кто, кто? – переспросил генерал, подавшись вперед всем корпусом. – Земцева, вы сказали? Людмила?
– Земцева Людмила Алексеевна, русская, уроженка города Энск, вывезенная на работу в Германию в порядке принудительного призыва осенью одна тысяча девятьсот сорок первого года. Вам знакомо это имя?
– Еще бы, это одноклассница и подруга моей племянницы, я при вступлении наших войск на территорию Германии обратился в соответствующие органы с просьбой выяснить судьбу обеих! Но племянница нашлась сама, а теперь, значит, и Люда? Ну, я рад, майор!
– Александр Семенович, здесь все очень не просто. В показаниях задержанной слишком много противоречий. Так, например: на вопрос, для чего ей понадобились документы на имя немки, да еще нацистки, она сказала, что в Дрезден приехала из Баварии, по указанию тамошнего представителя оперативного руководства КПГ, для того чтобы устроиться на одно из дрезденских предприятий в качестве переводчицы и осуществлять связь между коммунистами в городе и лагерным подпольем. Там же, в Мюнхене, ей вместе с направлением на работу якобы выдали и другие документы – о том, что она кончила спецшколу, всякие характеристики и тому подобное...
– Это правдоподобно, – сказал Николаев, – если ее направили на такую опасную работу – естественно, что должны были как-то подстраховать.
– Послушайте дальше. Экспертиза установила, что удостоверение личности задержанной изготовлено в той же спецтипографии абвера, где печатались и другие документы для их агентуры. Выходит, они и коммунистическое подполье снабжали своей продукцией? Когда задержанной было указано на это несоответствие, она «вспомнила», что летом прошлого года вступила в половую связь с офицером вермахта, участником событий двадцатого июля...
– Что это за «события двадцатого июля»?
– Неудавшееся покушение на Гитлера в его ставке в Растенбурге и попытка путча в Берлине.
– Ах, это. В прошлом году? Да, припоминаю.
– Так вот, – продолжал майор, – якобы этот ее любовник заранее снабдил ее комплектом фальшивых документов на случай провала заговора...
– Так кто участвовал в заговоре – он или она? – Николаев действительно переставал уже что-либо понимать. – Почему в случае провала ей должны были понадобиться фальшивые документы?
– В Дрездене она жила прислугой в доме другого участника заговора, и в случае его ареста могли бы прихватить и ее.
– Позвольте – вы сказали, что в Дрезден она приехала уже с фальшивыми документами.
– Это уже потом. С фальшивыми бумагами она в Дрезден вернулась якобы по указанию подполья, а тогда, прошлой осенью, она бежала из Дрездена в Баварию.
– Странно, что ее направили именно туда, откуда она бежала, – заметил Николаев.
– Да, в этом деле вообще много странного. Скажем, личность ее любовника. На первый взгляд ничего особенного, обыкновенный капитан инженерных войск, но что под этим? Оказывается, он был физиком, в одна тысяча девятьсот тридцать девятом году добровольно ушел в армию, имея ученую степень доктора. Ну, это примерно соответствует нашему кандидату. Принимал участие во французской и североафриканской кампаниях, затем на Восточном фронте попал в окружение под Сталинградом, откуда был по требованию абвера эвакуирован одним из последних воздушных рейсов. Подчеркиваю – одним из последних, когда гитлеровцы вывозили уже только высший командный состав.
– А как было обосновано требование абвера?
– Это была рекомендация отозвать такого-то из действующей армии для исследовательской работы в области новейших видов вооружения. Вас тут ничто не настораживает?
– Что ж, он действительно мог быть ценным для них специалистом. У нас тоже в некоторых случаях отзывали. Не совсем, правда, понятно, почему о нем хлопотал абвер, а не сами вооруженцы.
– В том-то и дело. Налицо заинтересованность совсем другого ведомства. Смотрим далее: вернувшись с фронта, капитан этот никакой исследовательской работой не занимается, а сразу получает назначение в Главное командование сухопутных сил, то есть прямо в штаб заговорщиков.
– Странно, – повторил Николаев. – А что с ним-то самим?
– По имеющимся сведениям, погиб во время путча.
– Ну, действительно... тайны мадридского двора!
– Совершенно верно. И Земцева Людмила Алексеевна – если задержанная действительно она – запутана в этих тайнах, как говорится, выше головы.
– Вы сомневаетесь, что это действительно Люда Земцева?
– Мы обязаны сомневаться во всем решительно, тем более если речь идет о таком неординарном случае.
– Но установить личность проще простого – у нее есть мать, устройте им свидание, и...
– Земцева Галина Николаевна умерла три года назад. Но дело, в конце концов, не в установлении личности, вероятно, речь действительно идет о Земцевой Людмиле Алексеевне.
– Что же вас тогда смущает? И чем я могу быть полезен в вашем... расследовании?
– Смущает нас, Александр Семенович, очень многое. В дополнение к вышеизложенному могу добавить, скажем, еще такой факт. В последние дни войны гитлеровские власти вывезли в Швейцарию и передали американцам небольшую группу заключенных из концлагеря Флоссенбюрг, среди которых находился один из участников заговора двадцатого июля, вплоть до этой даты тесно связанный с любовником Земцевой-Юргенс, а следовательно – можно предположить – и с ней самой. Сейчас, как стало известно, этот человек живет в Берне на вилле одного из немецких сотрудников американского Отдела стратегических служб. Или, попросту говоря, их военной разведки. Как видите, слишком уж много «совпадений» завязано вокруг этой молодой, но – как вы справедливо заметили – не по возрасту активной особы... чтобы можно было рассматривать этот случай не заслуживающим особого и самого пристального внимания. Ну а к вам мы позволили себе обратиться вот почему...
Николаев смотрел на майора и думал о том, что человек этот не так уж, в сущности, «неопределим» и труден для классификации; просто отнести его приходится к очень странному классу – или виду, или семейству – существ в высшей степени загадочных, словно бы ночного или подземного образа жизни, которых на поверхности да еще при дневном свете можно встретить лишь мельком и случайно. Удовольствия, надо сказать, такие встречи не доставляют. Он с неприязнью покосился на руки майора, обхватившие верхний край немецкой кожаной, на «молнии», папки, которую тот держал, поставив ребром, у себя на коленях. Руки, как и лицо, были неестественной белизны, словно их никогда не касалось солнце.
– Хотелось бы знать ваше личное мнение о бывшей однокласснице и подруге Татьяны Викторовны, – продолжал майор своим ровным негромким голосом. – Она говорит, что до войны часто бывала у вас дома, следовательно, какое-то впечатление о ней у вас должно было сложиться?
– Ну, видите ли, – Николаев развел руками, – это было давно! Я не так уж часто ее встречал, больше знал со слов племянницы, та отзывалась... положительно. Люда прекрасно училась, была активной комсомолкой, и вообще – ну, такая, знаете ли, примерная девочка из интеллигентной семьи. Я, пожалуй, даже больше знал ее мать – общались на партконференциях, иногда у общих знакомых... Кстати, при каких обстоятельствах умерла Галина Николаевна?