Ничего кроме надежды
Шрифт:
– Кама-вторая, Кама-третья, всем подразделениям продвигаться в направлении костела, Кама-вторая и Кама-третья, как меня слышите, повторяю – всем подразделениям усилить нажим к центру...
Глава девятая
Из очередной поездки в Арнем Ридель вернулся в коричнево-черной форме тодтовца и, ввалившись к Болховитинову, бросил ему на кровать перевязанный шпагатом тючок той же расцветки.
– А это тебе, – заявил он, – переодевайся и цени мою заботу.
– Ты что, совсем спятил? – спросил Болховитинов. – Нам сейчас только мундиры напялить не хватает!
– Это ты спятил. Именно сейчас нам следует напялить мундиры, потому что не пройдет и месяца, как тут начнут хватать за шиворот любого мужчину в штатском. Дезертиров уже ловят по всем закоулкам! А человек в мундире – дело совсем другое, даже если он и не имеет права его носить. Строго говоря, мы не имеем; но мне удалось разжалобить этого старого идиота, сказав, что мы совершенно обносились на службе рейху, и подкрепив жалобы дополнительной аргументацией в виде двух бутылок корна; так что одну ты мне должен. Дурень, помимо всего прочего – это ведь действительно одежда, полученная даром и без текстильных талонов. А парижский твой пиджачок еще пригодится после войны, так что давай, давай! Примерь, и если окажется не впору, можно поехать обменять.
Болховитинов, пожав плечами, развязал сверток, от которого затхло разило цейхгаузом, надел слежавшийся по складкам китель, прикинул по длине брюки.
– Ну! – восхитился Ридель. – Что значит глазомер! Ты в мундире просто неотразим, Кирилл, я бы поостерегся знакомить тебя со своей вдовушкой...
– С какой еще вдовушкой?
– Ну с той, в Клеве. А, я тебе не говорил? Ее муженька, бонзу, наконец-то ухлопали. Кстати, услуга за услугу – раз уж я организовал тебе эту роскошную униформу, съезди вместо меня в Вагенинген – там надо получить цемент.
– Цемент? Зачем нам цемент?
– О, тут сложная операция. Одна местная фирма – нет, бесполезно, ты все равно не поймешь! Словом, они закрывают нам наряд за якобы выполненные для них – опять-таки по субконтракту с той же ОТ – земляные работы, мы за это получаем от них известный бонус в денежном выражении, а они от нас – в натуре – якобы использованный нами цемент...
– Эту «операцию» раскроет любой дурак, – усомнился Болховитинов. – Где это, интересно, мы здесь могли использовать цемент?
– Да не здесь! Совсем в другом месте, и вообще не «мы». Не бойся, тут участвует слишком много влиятельных людей, и никто не заинтересуется в огласке. Короче – сможешь поехать? Честно говоря, жаль покидать вдову – она, бедняжка, так переживает.
– Да пожалуйста. Людей для погрузки возьмем отсюда?
– Разумеется, откуда же еще! Возьми человек шесть, машина будет завтра с утра...
Это поручение решало неожиданно возникшую проблему – Риделю он не мог сейчас о ней сказать, решил, что скажет позже, если все сойдет удачно. Не из недоверия, а просто на всякий случай: береженого, как говорится, Бог бережет. Два дня назад к нему на работе подошел молодой голландец и по-немецки, явно волнуясь, негромко попросил разрешения задать вопрос. Вопрос оказался неожиданным: правда ли, что он, господин инженер, не немец, а русский.
– Да, я русский, – подтвердил Болховитинов удивленно. – А что?
– Действительно, настоящий русский? Я хочу сказать – родились там, в Советском Союзе?
– Мне тридцать лет, – объяснил Болховитинов, – и когда я родился, Советского Союза еще не было. Но я действительно родился в России, которую потом стали называть Советским Союзом. Однако в чем дело, я не понимаю...
– Мне, видите ли, надо отсюда исчезнуть, как можно скорее, – юноша помолчал, потом добавил: – Конечно, я вас не знаю, но... другого выхода все равно нет.
– Исчезайте, кто вам мешает? Рабочий лагерь практически не охраняется.
– А документы? Когда нас взяли сюда, у нас отобрали удостоверения личности, а вместо них выдали вот такие бумажки...
Болховитинов мельком взглянул на розовый листок с типографским текстом и вписанной от руки фамилией: «Приказом гауляйтера и имперского комиссара обороны, Вы,..., являетесь краткосрочно-трудмобилизованным и поступаете в распоряжение...» – эти бумажки он уже видел, они были у каждого работающего на трассе.
– Понимаете, – продолжал голландец, – с этим меня задержит первый же дорожный патруль – почему отлучился с места работ?
– Канцелярия, к сожалению, не в моем ведении.
– Нет, я не к тому. Проблема в том, чтобы выбраться отсюда, из этой зоны. Просто здесь на дорогах усиленная охрана – патрули, с собаками, рядом граница. С этим мне не пройти. А в любом городе там, – он указал в сторону запада, – мне сделают документы.
Болховитинов хотел уже спросить – связан ли парень с Сопротивлением, – в конце концов, откровенность предполагала быть откровенным до конца – но не спросил, это было понятно и так. Ясно, что не уголовник. Но действительно, что он мог для него сделать?
– Вот если бы вы могли меня куда-то послать с каким-то поручением, не знаю... А там я просто бы не вернулся, – предложил юноша.
– Не совсем представляю себе, куда можно вас послать, – сказал Болховитинов. – Куда и зачем. Во всяком случае, подумаю...
Подумав, он так ничего и не нашел и решил посоветоваться с Риделем, когда тот вернется. А теперь эта поездка оказывалась как нельзя более кстати – Болховитинов хотел помочь молодому голландцу, хотя он ничего ровно о нем не знал, это могло быть даже провокацией. Хотелось, и все тут – вопреки рассудку; почему еще он не стал пока ничего говорить Риделю – тот наверняка высмеял бы его, сказав, что он дурак и сует голову в петлю. Ладно, увидим.
Утром все сошло гладко. Наблюдая за раздачей инструмента, Болховитинов высмотрел своего парнишку и сделал ему знак подойти.
– Вагенинген вас устроит? – спросил он тихо, когда тот подошел. – Будьте у меня на виду, сейчас подойдет машина, я отберу шестерых...
Парнишка был прав: дороги в этой части Голландии охранялись усиленно, их останавливали несколько раз. Протягивая патрульным путевой лист, Болховитинов поначалу нервничал – вдруг что-то не так; но бумага была выписана по всем правилам, а имена рабочих вообще не проставили, написали просто – «грузчики – 6 (шесть) чел.». Патрульные пересчитывали их, тыкая пальцем, и давали знак проезжать.