Ничего личного. Дилогия
Шрифт:
— Вода будет позже, — словно услышала его мысли Лента, — Я с вечера тряпки разложила на капоте — бери любую, вытирай лицо. Они мокрые от росы. Тут другого способа добыть воду нет.
— Чего тут еще интересного? — спросил Пустой, присаживаясь возле проводницы на глыбу известняка. — И почему мы все-таки не боимся ордынцев и собачников?
— Пока не боимся, — хмыкнула Лента и подняла с земли длинный, с ладонь, шип, у основания которого торчали колючки поменьше. — Сколько мы с вечера этой дряни из колес вытащили? За тысячу. Хорошие колеса у твоей машины, Пустой. На обычной машине на эту равнину не суются. И уж тем более на лошадях. Нет, дальше есть дорожки и почище, но мы-то встали сразу за полосой колючки, да и с водой тут не очень, так что сюда конница не пойдет. Да и нет у собачников нахоженных троп в эту сторону.
— А куда есть? — спросил Пустой.
— К шестой пленке есть, — ответила Лента. — Она самая сладкая.
— Сладкая? — не понял Филя, ежась и от утренней прохлады, и от холодной мокрой тряпки.
— Сладкая и опасная, — кивнула Лента. — Многие погибли в ней, хотя что там? Ширина-то у нее всего шагов пять. Зато за нею… Считай, вся Морось кормится тем, что растет между шестой и седьмой пленками.
— Я слышал, — кивнул Пустой. — Изобилие и счастье. Но не слишком верил.
— Видно, я поторопился убраться из Мороси много лет назад, — проворчал Кобба. — Сколько интересного наросло!
— Ничего интересного, — пожала плечами Лента, — хотя подкормиться можно. Но собачники не пускают туда никого… просто так. С меня хотели платы особой. Вот и… поплатились.
— А мы туда попадем? — спросил Филя.
— Попадем, — кивнула Лента. — Только не здесь. Пойдем по этой равнине до воздушной дороги. И выходить к базе светлых будем с юга.
— Это ж крюк! — поднял брови Филя.
— Конечно, — усмехнулась Лента, — Но с юга Морось поджимают горы, пленки там ближе друг к другу, так что и идти придется меньше. После шестой пленки это очень важно. И не забывай: после шестой пленки вездеход встанет.
— Это мы еще посмотрим! — надул губы Филя.
— Ты — посмотришь, — поправила мальчишку Лента, — Я — знаю.
Через час, позавтракав, отряд погрузился в машину, и Пустой двинулся в указанном проводницей направлении. Филя, правда, корчил гримасы, давая понять, что за рулем мог бы посидеть и он, но механик явно не собирался уступать управление и, скорее всего, намеревался проделать путь в сотню миль за один день. И это могло у него получиться. Настоящей дороги не было, но по сухой глинистой корке вездеход полз довольно резво даже без заднего моста и с отказавшей электроникой. Шестая пленка очерчивала линию горизонта розовой каймой, пятую скрывали силуэты увалов. Пространство между пленками было мертво, и Редкие серо-розовые кусты колючек и мелькающие время от времени столбики серых зверьков да стрелки змей не могли оживить его.
— Весна все ж, — задумался Рашпик, — А летом тут что?
— Жара, змеи, ядовитые пауки, смерть, — пожала плечами Лента.
— Сейчас тоже невесело, — пробурчал сборщик и посмотрел на Коббу: — Раньше, выходит, такого не было?
— Не знаю, — пробормотал отшельник. — Лет много прошло, да и не помню уж, как и где я бежал прочь от центра ороси. Ноги вынесли, не спрашивая головы. И не в один день это случилось. Если доберемся до центра, кое-что и вспомню, а здесь — нет. Но такие пустыни в один день не случаются.
— Другое странно, — заметил Пустой. — Развалин нет. Я был уверен, что город, из которого мы выбрались, он вроде как пригородом был, а сам город должен быть здесь, с этой стороны реки. И ни одной руины. А что за шестой пленкой?
— Тоже ни одной руины, — кивнула Лента. — Дальше развалины будут — за седьмой пленкой. За шестой их и не могло сохраниться: сам поймешь после. А тут… Тут все обратилось в пыль. И люди, и здания, все. Лот сказал, что земля тряслась по этому кольцу так, что здания, деревья, все живое тонуло в ней, как в воде.
— Лот? — с интересом оглянулся на проводницу Пустой, — Кто он?
— Человек, — усмехнулась Лента, — Не правда ли, интересное слово — говорю «человек» и понимаю, что ничего не сказала. Вот и Кобба вроде человек.
— Аху, — поправил девчонку отшельник, — Хотя это слово для чужих. Но все одно, по-нашему — человек.
— И ты, Пустой, человек, и я, — Лента продолжала перечислять, — и тот же Богл, которому ты башку отсек, тоже ведь человек. И светлые…
— Человек не может таять в воздухе! — посчитал нужным вставить Филя, — Думаю, что светлые — не люди.
— А кто ж тогда? — разинул рот Рашпик.
— Боги, — отчеканил Филя.
— Типа истукана от Хантика? — загоготал сборщик. — И Сишек тоже был богом? Не смеши дырки на моих сапогах.
— А как ты тогда объяснишь их исчезновение? — не сдавался Филя.
— А как ты объяснишь пленки? — ткнул пальцем в окно Рашпик.
— Лот говорит, что это блокада, — заметила Лента.
— Какая блокада? — не понял Рашпик.
— Разная. Вот эта пустыня блокирует сладкую пленку.
Если бы не она да не собачники, — глядишь, вся Морось бы той сладостью отравилась. А там — понимай как хочешь.
— Галаду? — вспомнил Пустой. — Это все устроил Галаду? Кто это? Выдумка?
— Выдумка? — задумалась Лента. — Я его видела, механик. Мельком, но мне хватило. Он бродит по Мороси. Не наяву, а как неясный силуэт. Некоторые его видят, некоторые ему служат, некоторые становятся его тенью.
— Тенью? — не понял Пустой.
— Страшной тенью, — кивнула Лента. — Человек, на которого падает тень Галаду, превращается в ужасное существо. Его пальцы становятся подобны костяным клинкам, его руки становятся смертоносны, остановить такое существо невозможно — только убить. Но мне не доводилось с ним сталкиваться.
— И это тебе рассказал Лот? — спросил Пустой.
— Это знает каждый, кто ходит между пленками, — пожала плечами Лента.
— А как выглядит сам Галаду? — спросил Пустой.
— Как обычный человек, — ответила Лента. — Но ты сразу поймешь, что это он.
Филя посмотрел на Ленту, лицо которой словно накрыла тень, взглянул в заднее окно машины. За нею тянулся хвост пыли.
33
Горы Коркин увидел впервые в жизни. И то сказать — вот вроде бы не так давно скорняк видел высокий Ведьмин холм. Был уверен, что это и есть гора. Потом видел увалы, что тянулись вдоль реки, — вот вроде бы точно горы, и за час не заберешься ни на один. Но в полдень Коркин увидел настоящие горы. Он сидел в машине по правую руку от Пустого, чувствовал плечом дыхание Ярки и вертел головой. То выглядывал каких-то жуков, каждый из которых явно мог бы прокусить валяный сапог, то рассматривал в бинокль выбеленные кости или павшей лошади, или коровы, а то замечал среди пластов глины и вовсе человеческие останки. Рашпик то и дело постанывал насчет необходимости перекусить, Филя с умным видом разглядывал пульт вездехода, явно не веря, что скоро придется расстаться с машиной, а Лента просто смотрела вперед, погруженная в какие-то мысли. Коркину даже показалось, что проводница хотела уткнуться в плечо Пустому точно так же, как утыкалась в плечо самого Коркина Ярка, но девчонка тут же нахмурилась и погрозила скорняку пальцем, словно умела читать мысли. Коркин зачесал нос, закряхтел, уставился в окно, чтобы посмотреть, насколько разогнавшее облака солнце спустилось с зенита, и тут увидел горы.