Ничего личного. Дилогия
Шрифт:
– Заряжается? – предположил Павел и, оглядевшись, пожал плечами. Никаких источников зарядки он не видел. Хотя теплые лучи солнца ощущались даже сквозь тучи.
Оставалось проверить третью кнопку. Павел нажал ее еще осторожнее, чем две предыдущие, и тут же почувствовал дрожь рукояти. Устройство ожило. На стволе вспыхнул красным последний штрих. Хотя подсвечен он оказался едва ли чуть больше, чем наполовину. Павел повернул рукоять, задумался, глядя, как индикаторы неведомого устройства гаснут, а кнопки послушно поднимаются над уровнем ствола, и поругал изобретателя за неудобство. Конечно, черт знает зачем был нужен газоанализатор серому – вряд ли для того, чтобы крушить телом Павла мебель, но пользоваться им было не с руки. Поди попробуй и нажми нужную кнопку в спешке! Впрочем…
Павел опять отключил устройство, повертел его в руках, заглянул в воронку, которая оказалась заполнена каким-то губчатым веществом, прислушался к щелканью кнопок, гудению рукояти и со щелчком повернул ее в другую сторону! Кнопки мгновенно утонули в профиле ствола, все три штриха осветились зеленым, а под безымянным и средним пальцами почувствовался упор.
«Вот и спусковой крючок», – подумал Павел и огляделся.
В отдалении лениво шевелились заправщики. У выкрашенного в красный цвет ящика с песком вытянул лапы кот. На ветвях сирени в паре шагов от Павла чирикали воробьи. Он вытянул руку перед собой и с усилием стиснул рукоять.
Раздался противный свист, но ничего, кроме этого, не произошло. Воробьи продолжали чирикать, ветер – щекотать шею, трасса – гудеть ползущими в сторону Москвы машинами. Вечер воскресенья.
«Куда меня понесло? – задумался Павел. – Захочешь в Москву вернуться – встанешь в пробку часов на пять. Ладно. Незачем пока возвращаться».
Устройство продолжало согревать ладонь. Павел посмотрел на индикаторы. Первый молчал, второй помаргивал, как будто продолжал заряжаться, а последний сократился на треть. Прибор рассчитан на пять нажатий, понял Павел.
Два были сделаны в отделе, еще одно только что. Осталось два. Но в отделе нажатия закончились плачевно, а здесь… Сломалась штучка?
Павел повертел оружие, а он уже был уверен, что в его руках оружие, поколебался мгновение, затем выставил вперед левую ногу и направил устройство на ступню. Вчера он попал под удар дважды и не получил даже синяка, не то что в первый раз, в собственной квартире. И все же…
– Я – идиот, – заявил он и нажал на выступ.
Одновременно со свистом на ногу словно свалился тяжелый мешок с песком. В глазах опять вспыхнули искры. От неожиданности Павел присел, но уже в следующий миг выпрямился. У ног грохнулась пролетавшая ворона, посыпались с куста воробьи и с истошным криком поползла в траву кошка.
– Вот ведь люди, – покачал головой вернувшийся к машине «газельщик». – Кошка-то чем тебе не угодила? Камнем, что ль, кинул?
– Нет, – хрипло ответил Павел и посмотрел на мужика так, что пузатый работяга испугался, поторопился прыгнуть в машину и выжал газ.
Павел присел возле вороны. Глаза у нее лопнули, вокруг клюва выступили капельки крови. Кровь покрывала брюхо и шею птицы. Павел смотрел на ворону, к гибели которой был причастен, и вспоминал рассказ бабушки.
«Захожу я домой, а дома тишина. Ни ты, малец, не скандалишь, ни мамка твоя сковородками не гремит. Вбегаю в комнату, а она, сердешная, сидит на диванчике вполоборота, словно загораживает ребенка своего от кого-то, а сама не шевелится. А ты-то лежишь на диванчике и ножками сучишь! Подскочила я к дивану, на руки тебя подхватила, на дочку свою посмотрела, а она уж не дышит! И капли крови у нее на лице! А глаз словно вовсе нет! Кровяные сгустки только…»
21
Алексею было едва ли за тридцать. Со спины он напоминал юношу, но, обернувшись, всякий раз вводил в недоумение. Улыбка, подбородок и светлые вихры соответствовали годам двадцати, морщины у глаз и на скулах – сорока, а глаза – всем пятидесяти. Когда после занятий Алексей раздевался, чтобы принять душ, Пашка замирал от восторга. На сухом, плотном теле наставника не было ни грамма жира, а его узкие и сильные мышцы напоминали канаты! Мальчишки, которые не соблазнились экзотикой кэндо, одно время посмеивались над молодым тренером, оборудовавшим додзё в подвальном помещении, но затем, когда тот легко утихомирил разбушевавшегося быка одного из авторитетов, приехавшего проверить старания своего отпрыска, прониклись к Алексею почтением.
Пашка запомнил тот случай надолго. Занятие только началось, когда в дверях додзё нарисовалась сытая хмельная рожа и с гоготом произнесла:
– Здесь, что ли, на самураев учат? А ну-ка, пацан, покажи мне… это, как его, харакири!
Вслед за этим в додзё ввалился верзила под два метра ростом и затопал к стойке с мечами. Пашка даже не успел разглядеть, как их наставник пролетел десяток метров от середины татами, но до мечей верзила не дошел. Алексей вырос на его пути как из-под земли:
– Я прошу вас покинуть зал.
Он сказал эти слова спокойно и не спеша, нисколько не сбив дыхания от стремительного перемещения. Единственное, чего он не сделал, так это не поднял головы, чтобы посмотреть негодяю в глаза. Тот был слишком высок, и Алексей смотрел ему в грудь. Верзила даже не успел удивиться. Перед ним стояло немудрящее препятствие, которое не только не заслуживало удара, но даже и внимания.
– Да иди ты… – махнул он рукой, чтобы отодвинуть наглеца.
В следующее мгновение его пальцы сцепились с пальцами Алексея, а еще через долю секунды тупой человекообразный механизм превратился в беспомощную, изрыгающую жалобные вопли куклу. Алексей держал его за пальцы одной рукой, а верзила, уткнувшись лицом в пол, скулил, как зажатый стальным капканом щенок. Он даже не мог материться. Нет, в первую секунду он взвыл во всю глотку, но Алексей чуть сжал пальцы и, после сухого щелчка, отчетливо произнес:
– Указательный. Продолжать?
Верзилу спас его хозяин. В сопровождении лобастого паренька лет двенадцати и двух десятков его ровесников он ввалился в зал и замер с вытаращенными глазами.
– Все вошедшие должны выйти в коридор, разуться и поклониться на входе в додзё, – негромко проговорил Алексей.
– Ты что, оборзел? – заорал сынок авторитета. – Сейчас батя…
– Молчать, – прошипел батя, отвесив чаду подзатыльник, и потащил его к выходу.
Он вернулся через секунду один. Прикрыл за собой дверь, поклонился, с презрением взглянул на своего телохранителя, попросил: