Ничей
Шрифт:
Когда выборы только состоялись, и шла раздача слонов, Пичугин, вроде бы ни в чем не нуждавшийся, дрогнул и тоже вступил в борьбу за кресло. На спикерское сиденье он, конечно, не претендовал, ибо там всё давным-давно было согласовано. А вот, по его собственному выражению, стать «хотя бы замчиком» сильно хотел. Не раз и не два видели Ивана Григорьевича у порога первой приемной… Увы, карта легла по-другому. Места вице-спикеров уплыли вдаль. Пичугин обиделся, но вида не подал. Терпеть, ждать и не делать ничего против ветра его научили
– Алексей Николаевич, надо бы с вами вопросик один решить, – мягко произнес депутат.
– Для вас всегда, Иван Григорьевич, – откликнулся я.
– У меня интервью брали для одной программки, – как-то неуверенно продолжил Пичугин. – Нельзя ли посмотреть, что они там выпустят?
– Вы какие-то спорные вопросы поднимали?
– Да как вам сказать…
– Говорите, как есть, Иван Григорьевич. Здесь все свои.
Пичугин посмотрел куда-то вбок, на оконные жалюзи.
– Понимаете, там корреспондент спрашивал про перестроечные времена.
– Ну и что?
– Да я тогда был в группе «Коммунисты за демократию».
– Мало ли кто где был, Иван Григорьевич!
– Это верно. Только я письмо одно коллективное подписывал, от имени депутатского корпуса.
– Про что письмо?
– В поддержку суверенитета России, против союзного центра, – через силу выговорил Пичугин.
Я помотал головой.
– Простите, не пойму что-то, Иван Григорьевич. А что тут страшного? Тому письму семнадцать лет исполнилось.
– Понимаете, у меня округ сельский, там народ консервативно настроен. До сих пор живут прошлым. Могут быть кривотолки.
– А что за канал интервью брал?
Депутат назвал канал.
– Иван Григорьевич, дорогой! Он же в вашем округе не ловится.
– Совсем не ловится? – с сомнением переспросил Пичугин.
– То есть абсолютно!
Депутат помолчал и потеребил кожаный ремешок портфеля.
– Если так, то ладно. Но вы всё-таки поинтересуйтесь у них до эфира, что они оставили, а что убрали. Хорошо, Алексей Николаевич?
– По-вашему, федеральные телеканалы проводят сбалансированную политику, и цензуры на них нет?
Ну и детки пошли нынче. Девушка с африканскими косичками, задавшая мне очередной вопрос, была настроена наступательно. Вводная часть беседы со студентами осталась позади, и со стороны будущих пресс-службистов начался хороший, плотный натиск.
Я мило улыбнулся.
– Федеральные телеканалы – это не по моей части, скажу сразу. Мы с ними практически не взаимодействуем – точнее, они с нами. Так что на себе или своих коллегах их политику не ощущаю.
– Ну а что с цензурой? Вы признаёте ее наличие?
– Под цензурой вы, очевидно, имеете в виду редакционную политику. Цензуры как системы специальных государственных структур в нашей стране не существует. Более того, она официально запрещена.
– Хорошо, – донеслось из противоположного угла конференц-зала, –
«Живенько сегодня дискутируем», – подумал я.
– Если бы я был тотально не согласен, то ходил бы с плакатом на марши несогласных.
Раздался смех.
– Если же говорить серьезно, – я погасил улыбку на лице, – то у каждого канала своя собственная линия, своя политика. И рассматривать надо каждый случай в отдельности. Мне что-то нравится, а что-то нет. Нормальное явление.
– Алексей Николаевич, – подняла руку другая девушка, в строгом деловом костюме, – вы профессионально отвечаете на острые вопросы. Я сама хочу стать руководителем пресс-службы, если получится. Я пишу дипломную работу о городской прессе девяностых годов, была в библиотеке и почитала некоторые ваши старые публикации. Вы тогда еще не работали в парламенте и были очень зубастым журналистом. Вы жестко критиковали власть. Скажите, с тех пор ваши убеждения изменились? Извините, если это некорректный вопрос.
– Вопрос корректный, – спокойно ответил я. – Ни от одного из написанных тогда слов я не отказываюсь. Просто если появляется возможность что-нибудь сделать, что-нибудь изменить к лучшему, надо ее использовать. Мне предложили почти с нуля сформировать пресс-службу, и я решил, что это может быть интересно и… полезно. Критиковать, не неся реальной ответственности ни за что, конечно, легче.
– А чем лично для вас является служба в аппарате заксобрания? – подхватила «африканка». – Вы пока чиновник с небольшим стажем…
Лесных, приставленный к нам в качестве смотрящего и сидевший у стеночки, с любопытством покосился на меня. Его шеф, товарищ Забегалов, пробыл на мероприятии минут пять, послушал, понюхал и удалился. Я, в свою очередь, посмотрев на Лесных, ощутил какой-то странный душевный подъем.
– Вы мне, наверное, не поверите, сейчас опять будете смеяться, – сказал я. – Для меня нынешняя служба это не статус, не стаж и даже не деньги. Это самореализация.
Фразы вылетали одна за другой, как автоматные очереди.
– Мне интересно здесь работать, – говорил я. – Я вижу и чувствую, что у меня получается, хотя на этот счет могут быть и другие мнения. Задача пресс-службы, как я ее понимаю – это создание положительной атмосферы. Журналисты, которые обращаются к нам за информацией, должны чувствовать человеческое отношение к себе. Если не будет его, то вся наша кипучая деятельность окажется напрасной.
Кресло под товарищем Лесных громко скрипнуло.
– Вам, возможно, предстоит занять в будущем мое место или место одного из моих преемников. Я хочу, чтобы вы уважали журналистов – конечно, тех из них, кого есть за что уважать. Пожалуйста, помните о том, что у этих людей довольно непростое ремесло. И… всё-таки это мы, пресс-службы, для них, а не они для нас. Журналисты первичны, мы вторичны, – закончил я.