Ничейная земля
Шрифт:
— Кровищи-то сколько, — пробормотал он.
Когда новая пригоршня воды плескала мне в лицо, я задерживал дыхание. Стекавшая обратно вода была розового цвета. Мишка свернул пиджак, уложил меня на спину и подложил его мне под шею. Он нажал мне на переносицу, ощупывая кость.
— Не больно? — спросил он.
— Вроде нет, — ответил я немного гнусаво: в носу у меня хлюпала кровь.
— Ну, хочешь — врежь мне тоже, — сказал Мишка в пылу раскаяния. — Давай, бей со всех сил. Не бойся, башка у меня крепкая. Покрепче, чем у некоторых.
— Да ну тебя, — махнул я рукой.
Минут пять
— Пошли домой, — сказал Мишка.
Когда я встал на ноги, у меня закружилась голова, и я повалился на Мишку. Кряхтя, он взвалил меня на себя и потащил.
— Пусти, ты надорвёшься, — сказал я.
— Ничего, я сильный, — прокряхтел он. — Только не болтай ногами.
Да уж, нечего сказать — я только что испытал на себе всю его силу: моя голова гудела, как колокол, всё ещё чувствовался привкус крови. Мишка пронёс меня половину пути, потом поставил меня на ноги и вёл, перекинув мою руку через своё плечо.
По счастью, у меня дома никого не было. Мишка заставил меня лечь на кровать и положил мне на лоб мокрое полотенце. Его рубашка на груди и левый лацкан пиджака были запачканы моей кровью. Кепку он забыл на острове, и мне было смешно смотреть на него. Видя, что это меня забавляет, он стал нарочно смешить меня: щёлкнув себя по макушке, он скорчил рожу, сдвинув глаза к переносице. Я угорал над ним минут двадцать и постепенно почувствовал, что мне стало лучше. Голова побаливала, но в целом я пришёл в себя полностью.
Утром я проснулся от грохота. Сначала я подумал, что началась гроза, но солнце светило сквозь занавески ярко. Я вышел во двор, где отец разговаривал с соседом Николаем Ивановичем.
— Что это грохнуло? — спросил я их.
— Остров подравнивают динамитом, — ответил Николай Иванович. — Без этого там ничего не поставишь: там глыбы каменные такие, что по-другому их не свернуть.
Я помертвел. Наверно, отцу и Николаю Ивановичу застлало пылью глаза — так я рванул к острову. На берегу была группа подрывников, а на острове, который стал неузнаваемо плоским, рабочие раскидывали камни, сбрасывая их в воду. Вдруг один крикнул:
— Смотрите-ка, кость!
и помахал в воздухе чем-то. Мне вдруг стало нехорошо: солнце сверкало на воде слишком ярко, и от ослепительных бликов меня подташнивало. Голова налилась свинцом, в жару мне вдруг стало холодно, и я качнулся назад, но чьи-то руки поддержали меня сзади.
— Ты чего? — услышал я голос Мишки.
Я сел на песок. Мишка заглянул мне в лицо.
— Ничего, — пробормотал я. — Голову напекло.
Мы шли вдоль берега. Песок был горячий, и мы несли обувь в руках.
— Быстро они принялись за работу, — сказал я. — Что будем делать?
— Найдём новый остров, — сказал Мишка, щурясь на солнце.
— Ты же был против этого, — усмехнулся я.
— теперь я всё равно не хочу видеть его, — вздохнул он.
— Почему?
— Я ударил тебя там.
У Мишки всегда было так: сегодня — одно, завтра — другое, и я уже давно перестал удивляться. Когда мы проходили мимо островка, на котором росли три кривых, изогнувшихся берёзы, я спросил:
— Как тебе этот?
Мишка глянул, пожал плечами.
— можно построить дом на деревьях, — сказал он.
Он вдруг бросил обувь, скинул одежду и прыгнул в воду. Широкими сильными взмахами он плыл к острову, а я стоял и смотрел. Он по-медвежьи вскарабкался на берёзу, но сорвался с неё и плюхнулся в воду, а через пару секунд вынырнул, фыркая и отплёвываясь. Я покатывался со смеху, и он вторил мне издалека. Он призывно помахал мне рукой, и я тоже разделся и поплыл к нему. Мы барахтались в воде, потом вылезли и, покрытые гусиной кожей, дрожали от холода. Мишка стал вдруг грустным и задумчивым. Он сидел и смотрел вдаль, сунув руки под мышки, и кожа на его затылке над шеей собралась в две складочки. Стало грустно и мне. Этот новый остров был хорош, на нём можно было бы устроить много интересных вещей, но почему-то уже не хотелось осваивать его. Это была неподъёмная тяжесть, к тому же, не такая уж нужная. На сердце было неуютно и холодно.
— Как ты думаешь, всё кончилось? — вдруг спросил Мишка.
Я вздрогнул.
— У меня холодно вот здесь, — сказал Мишка и показал на грудь.
— Это пройдёт, — сказал я.
Но мне стало страшно. Я замёрз так, словно сейчас был декабрь, а я только что выкупался в проруби. Мишка встал, прыгнул в воду и поплыл от острова на берег.
Мы обсыхали на берегу. Мишка закопал меня в тёплый песок, лёг рядом и рисовал на моём животе каракули. потом я вылез и сполоснул волосы в воде, чтобы избавиться от набившегося в них песка. Мишке для этого нужно было только отряхнуть голову ладонями.
— Тебе не нравится этот остров? — спросил я.
Он пожал плечами. Снова повисла тягучая и тоскливая тишина. Мы оделись и пошли обратно.
IV
Через два года после истории с островом, в начале летних каникул я упал с крыши гаража и сломал спину. Я чудом выжил, и мне пришлось перенести две операции, одну за другой. Я очень боялся, что не смогу ходить, но врачи всё-таки поставили меня на ноги. Я тогда пропустил в школе полгода, но кое-как умудрился не отстать — во многом благодаря Мишке, который держал меня в курсе того, что мы проходили по основным предметам. К занятиям в школе я вернулся только в конце января, и Мишке пришлось тянуть меня по физике и химии — особенно он помогал мне с задачами.
Спина у меня стала неестественно прямая. Неудобно было только поначалу, а потом я понемногу привык. Однако, на последнем курсе университета начались проблемы. Я упал на крыльце, ничего себе, к счастью, не сломав, но на спине это не замедлило сказаться: при быстрой ходьбе или резких движениях — например, при прыжках — меня начало "заклинивать", ноги деревенели и отказывались сгибаться в коленях. Это проходило само собой, но, разумеется, мне приходилось ограничивать себя в некоторых движениях. Врач сказал мне, что для устранения этих проблем нужна ещё одна операция. И он был честен. Если в первый раз меня оперировали и лечили бесплатно, то сейчас за операцию приходилось платить. А когда я услышал стоимость нахождения в специализированном медицинском центре в течение реабилитационного периода, мои мечты на лучшую жизнь рассеялись, как дым. Но это было позже.