Ничто не разлучит нас

Грэм Хизер

– Ты… меня сейчас расплющишь, – сказала Гейли так ласково, как только могла.

– В самом деле? – Он рассмеялся и улегся сбоку, прижимая подругу и тихонько лаская ладонями ее спину. Пальцы его коснулись ямочек на ягодицах. – Только бы с ними ничего не случилось, – пробормотал Брент, и Гейли усмехнулась.

– Надеюсь, они еще там?

– Хочешь поглядеть на них?

– Что?

Брент встал с пола и поднял Гейли на руки. Она обняла его за шею:

– Я бы могла пешком.

– Ни в коем случае. Еще испортишь мне рисунок, – отозвался он и зашагал к мольберту. Здесь он повернулся так, чтобы Гейли могла видеть холст. Она тихонько ахнула, любуясь карандашными линиями.

Это

было прекрасно. Перед нею сидела настоящая красавица. Длинная плавная линия спины отличалась изумительным грациозным изгибом; волосы, перекинутые через плечо, струились, точно солнечные лучи, Голова была немного склонена вправо, профиль схвачен совершенно четко, губы чуть-чуть приоткрыты, длинные густые ресницы почти лежали на щеке. И лишь краешек соска выглядывал из-под плавной линии руки. Вот и все. Но в то же время Гейли не смогла бы при всем желании достоверно описать этот набросок, так же как не могла передать словами, что изображено на полотне «Джим и Мери».

Возможно, причина была одна и та же: Брент сумел уловить и выразить на холсте то, что невозможно объяснить словами, – сокровеннейшие человеческие чувства. Он читал в ее сердце, словно в открытой книге. Более того, он сумел изобразить на холсте и женственную суть модели, и ее желание быть с ним, и… любить его.

Казалось, он передал даже румянец на ее щеках. Этот набросок говорил об особой чувственности женщины, ожидающей возлюбленного. Она была совершенно обворожительна.

– Нравится?

– Это… чудесно.

– Это лишь набросок.

– Неужели ты и правда видишь меня такой?

Он поглядел ей в лицо и вдруг расплылся в самодовольной, радостной улыбке:

– Нет, совсем нет. Я бы никогда не сумел нарисовать все, что вижу в тебе. Могу попытаться. Но это гораздо сложнее, чем увидеть глазами.

Брент продолжал улыбаться. Гейли не ответила, но почти благоговейно коснулась рукой его щеки.

Во второй раз с тех пор, как она переступила порог этого дома, Брент вынес ее из студии на руках. Когда они оказались в спальне, он плавно опустил ее на кровать.

Они вновь соединились и были страстны, безумны, самозабвенны в любви…

В точности как те двое на картине, с первого взгляда овладевшей умом и сердцем Гейли.

Глава 6

КАТРИНА

Вильямсберг, Виргиния

Июнь 1774 года

Она тихонько проскользнула в дом и повесила шляпку на рогатую вешалку. Из маленькой гостиной доносились женские голоса и приглушенный смех – жена брата сидела с приятельницами за чаем. Но Катрине никого не хотелось видеть, она все еще дрожала как осиновый лист, к тому же у нее кружилась голова. Казалось, что кровь быстрее, чем обычно, бежала по ее сосудам.

И это от единственного взгляда на него!

Сегодня она встретилась с ним на Дюк-Глочестер-стрит. Перси запросто преградил ей путь, не давая обойти себя, удержал за локоть. Уставившись на нее смеющимися глазами, он поздоровался, как давнишний приятель.

Катрина и сейчас видела эту улыбку, слышала его смех! Она запомнила каждую черточку, каждую отметинку на красивом, молодом, загорелом лице. Она, как наяву, ощущала его мощь и запах здорового тела…

В изнеможении прислонясь к зеленым французским обоям, девушка прижала руку к груди, чтобы унять отчаянное сердцебиение. Грудь бурно вздымалась и опускалась, отказываясь успокоиться!.. Конечно, приличная леди не должна вести себя подобным образом.

«Однако, – отгоняя скучные рассуждения, подумала она, – как может быть неприличным то, что естественно?»

Она

не сумела справиться ни с сердцебиением, ни с бушующими в груди, будто знойный летний ураган, страстями.

Катрина отступила от стены и принялась думать о другом: «И все же он нахал. Ах, какой же он нахал!» Она подошла к зеркалу, висевшему в прихожей, и внимательно всмотрелась в свое отражение. Щеки пылали огнем непритворного смущения, глаза сверкали. Положив ладонь пониже груди и нащупав твердое ребро корсета, она вспомнила, как Перси обнимал ее, и гневно вспыхнула. Грубый, неотесанный янки! Типичный деревенщина, вот кто он! На званом ужине у губернатора она узнала, что где-то на Маунт-Вернон, возле резиденции самого Вашингтона, у Эйнсворта был обширный надел земли. Помимо этого, ему принадлежали владения в районе Тайдуотер, а также неподалеку от земель лорда Фейрфакса. Ходили слухи, будто Перси Эйнсворт находится под покровительством какого-то весьма уважаемого господина. Называли имя самого Джорджа Вашингтона.

Правда, брат Катрины, Генри Сеймур, презирал будущего-основателя нации как «деревенщину, возомнившего себя генералом», в то же время обожая Фейрфакса, горячо преданного Британской короне. Что до Катрины, то ее всегда утомляли разговоры о правах, о независимости и о войне. Мужчины – ах, это вечные дети, всю жизнь играющие в солдатиков. Должно быть, Патрик Генри, кумир Перси Эйнсворта, тоже один из них. Разве колонисты из Бостона не напяливали костюмы индейцев, только чтобы бросить тюк чая в воду? Все это, по мнению Катрины, выглядело очень глупо. Она считала себя настоящей англичанкой и верноподданной Его Королевского Величества, и хотя понимала справедливость некоторых требований переселенцев, но представить не могла, чтобы кто-то всерьез мечтал отделиться от Короны. Она пыталась понять смысл Закона о гербовом сборе, с которого, как ей казалось, все началось много лет назад, и искренне верила, что рост налогов можно остановить петициями и протестами. Но янки вели себя возмутительно! Если бы они соглашались на переговоры и компромиссы, тогда, несомненно, ее величество со временем даровала бы им кое-какие привилегии.

«А горячие головы вроде Перси Эйнсворта только чинят лишние препятствия, – думала она. – И все-таки… – дыхание у нее внезапно перехватило, – … эти слухи о нем как-то странно тревожат меня. Впрочем, не слухи. Меня тревожит Перси».

– Перси. – Она произнесла вслух его имя и, взглянув в зеркало, улыбнулась. Потом поправила выбившийся локон и не без любопытства подумала, какой он ее нашел, когда смотрел на нее. Прошлой осенью ей исполнилось шестнадцать лет, и Катрина считала себя вполне взрослой. Интересно, за кого Перси ее принимал, за ребенка или за женщину? Генри уже почти пообещал ее в жены толстому старому генералу Омсби, значит, она уже достигла нужного возраста…

«Но Перси!» Катрина закусила нижнюю губу, мечтательно улыбнулась и пальчиками приподняла подол голубой муслиновой, усыпанной мелкими цветочками юбки. Мечты кружились в голове, тогда как ноги скользили по полу, и она воображала, что кружится с ним.

Она желанна, он, похоже, сгорает от страсти! Увы, она будет холодной и неприступной. Мисс Сеймур разобьет его сердце, потому что в ее мечтах он обречен томиться и сохнуть по ней, как в рыцарском романе.

Катрина переживала это как наяву! Она вроде бы слышала музыку бала, вроде бы видела Перси в облегающих лосинах, в высоких сапогах с каблуками. На нем должен быть элегантный белый жилет и изумительный фрак, а манишка батистовой рубашки – это просто верх совершенства! Он наливает пунш из большой чаши, и вдруг… его взгляд останавливается на ней.