Ничто не разлучит нас
Шрифт:
Он напрочь забывает о пунше, рассеянно ставит бокал на столик, чуть не разбив его, и твердым шагом пересекает зал, не обращая ни на кого внимания. А она…
О, она тем временем томно поигрывает веером, мелодично смеется и, заигрывая, отвечает на нескромный вопрос какого-то юноши. Тогда Перси дотрагивается до ее руки, а потом властно разворачивает к себе лицом и требует подарить танец.
Когда они кружатся на паркете, он, разумеется, страстно влюбляется в нее. Он очарован, он покорен, он уверяет и клянется, что не мыслит жизни без нее, что она овладела его думами и снами с тех самых пор, как он впервые ее увидел.
«– О,
– Но я пылаю желанием иного! – Он сверкает черными очами, в которых горит страсть, а голос становится еще глубже и грубее. – Умоляю вас, хоть маленький сувенир, хоть что-нибудь на память!»
Завороженная мечтами, Катрина протанцевала к дверям гостиной и едва не врезалась в свою невестку Элизабет.
– О! Прости меня!
Элизабет была бледненькой девушкой с каштановыми волосами и довольно большим ртом, но когда она улыбалась, комната как будто озарялась солнцем. Катрина любила ее за ум и доброту, но Генри не ценил ни того ни другого. Он женился ради приданого. Сеймуры никогда не отличались особым богатством. Его им заменяла знатность. А женитьба на леди Баррингтон принесла Генри кучу денег, и он зажил на широкую ногу. Такая жизнь очень скоро помогла ему забыть, чем он обязан молодой жене.
Катрина отнюдь не испытывала к братцу родственных или нежных чувств. Он был на пятнадцать лет старше и относился к сестре гораздо суровее, чем самый строгий отец, это Катрина знала наверняка. Но отец и мать умерли почти одновременно, и последние десять лет Генри исполнял обязанности ее опекуна. Она отчетливо понимала, что в ней он видел не более чем пешку в жизненной игре, и лишь благодаря заступничеству Элизабет не выдал сестру замуж за первого попавшегося толстосума.
– Еще немного, Катрина, – поддела ее невестка, – и я подумаю, что ты влюблена. – Она добавила: – Идем в гостиную, дорогая. У меня леди Уолтингейм и миссис Тезер, они привезли образцы последней моды из Франции.
– Я очень устала, Элизабет, – попыталась отговориться Катрина. – Целый день бегала по делам. – Она понимала, что приятельницы невестки – дородная, степенная миссис Тезер и миловидная, но страшно хитрая леди Уолтингейм – могли слышать ее слова, и потому, не желая проявить неуважение к Элизабет, переступила порог гостиной. Миссис Тезер поинтересовалась ее здоровьем, а леди Уолтингейм ничего не спросила, но придирчиво осмотрела ее.
– Вам непременно надо взглянуть на эти новые фасоны! – заявила миссис Тезер. Заметив, что девушка собирается увильнуть, леди Уолтингейм встала, взяла ее за руку и провела в глубь комнаты.
– Бог мой, вот это прическа! – воскликнула Катрина, разглядывая кукол в модных нарядах. Французы всегда славились шалостями, но это! Это выглядело на редкость абсурдно. – В такое гнездо могла бы снестись большая стая ворон! – хохотала Катрина.
Следом за ней рассмеялась даже леди Уолтингейм, но потом она вздохнула:
– Да, милочка, вы правы, только французы могли додуматься столь высоко зачесывать волосы, но как вам это платье, дорогая? Поглядите! Оно премило, не правда ли?
Катрина посмотрела на огромные обручи, приподнятые выше талии, на невообразимо глубокое декольте… Но наряд в самом деле был восхитителен. Насыщенного цвета небесно-голубая юбка лежала
– Прелестно, – пробормотала Катрина, но в этот момент дамскую болтовню о модах прервал донесшийся с улицы громкий шум.
– Вот дом лорда Сеймура, джентльмены, вот, вот! Дом лорда тори! – раздавались грубые крики.
Вдруг что-то влетело в окно. Стекло со звоном посыпалось на пол, мелкие осколки брызнули в стороны, долетев до столика, вокруг которого сидели дамы. Миссис Тезер взвизгнула, Элизабет громко ахнула. Катрина подбежала к окну и бесстрашно высунула голову наружу. Щеки ее пылали.
– Мерзавцы! – крикнула она. – Сопливые мерзавцы! Нападаете на женщин!
Но злоумышленников уже и след простыл.
«Наверное, это были мальчишки, – подумала Катрина. – Ведут себя точно пьяные негодяи. Нашкодят и в кусты. Вечно они себя доводят до исступления».
Впрочем, ненависть в те дни носилась в воздухе. Республика Массачусетс восстала, и было весьма похоже, что Виргиния последует ее примеру. Все вокруг говорили только о войне, и Катрина понимала: грядут великие события. Однажды на городском собрании выступал Патрик Генри. После его речи вся управа пришла в неистовое волнение. Некоторые кричали, что заставят короля обратить внимание на их права и нужды, другие возражали, что дело зашло слишком далеко и война неизбежна. Генри Сеймур смеялся над словами горожан. Он утверждал, что колонисты – это просто деревенский сброд, едва владеющий грамотой, а у короля – опытная армия и четкая организация. Поэтому победа колонистов невозможна, хотя повстанцы вполне способны испортить всем жизнь.
– Отойди от окна, Катрина, – взмолилась Элизабет. – Пожалуйста, отойди! Тебя могут ранить.
Катрина убрала голову из разбитого окна, презрительно заявив:
– Они убежали. Испугались. – Она энергично направилась в переднюю. – Элизабет, я иду к мистеру Ротенберри, надо заказать новое стекло.
– Но, Катрина, сейчас опасно выходить на улицу!
– Я скоро вернусь, – пообещала храбрая девушка.
Одеваясь в передней, она слышала голоса дам, обсуждавших ее. Леди Уолтингейм предупреждала Элизабет, что она натерпится с Катриной, что ее следует поскорее выдавать замуж. Невестка не ответила, и тогда в разговор вступила миссис Тезер. Она сказала, что Катрина еще слишком юна.
Аккуратно приподняв юбки, чтобы не запачкать, девушка прошла по садовой дорожке и выбралась на улицу. Она насквозь видела леди Уолтингейм! Хитрая лисица только и мечтала, чтобы Катрину выдали замуж за лорда Омсби, королевского драгунского офицера. Старик был невысок, толст, как бочонок, и едва ли не в три раза старше предполагаемой невесты. Так вот, леди Уолтингейм хотела этого брака потому, что сама положила глаз на молодого и привлекательного лорда Чарлза Палмера. А лорд Палмер все чаще наведывался в дом Сеймуров. Чарлз был высок, отлично сложен, светловолос и по-своему красив. Напрасно леди Уолтингейм волновалась, потому что Катрине он ничуточки не нравился. У него была какая-то жуткая улыбка, словно в сердце этого человека поселился сам сатана. Без омерзения Катрина не могла подать ему руку для поцелуя.