Ничто не разлучит нас
Шрифт:
Мери с мужем тоже переехали в Тайдуотер. Поселились они не в главном доме, несмотря на то что он был достаточно велик, чтобы вместить всех. Мери облюбовала маленький флигелек, спрятанный за колоннадой, аккуратный и ладный, как игрушка. В прежние времена он использовался в качестве домика для гостей. Гейли с увлечением помогала Мери устраиваться и обживаться во флигеле. Она очень привязалась к экономке Брента и ни за что не пожелала бы даже на короткое время расстаться с нею. Она никак не могла привыкнуть к присутствию в их доме других людей. Дело в том, что они с Брентом вели себя
Все шло прекрасно. Супруги не стали жить в комнате дядюшки Хика, а объединили две спальни, располагавшиеся напротив, устроив настоящие покои. Ванная комната появилась в доме в середине тридцатых годов, а в пятидесятых ее переоборудовали по последнему слову тогдашней техники. Поэтому пришлось еще раз привести ее в современный вид. Гейли отыскала ванну устрашающих размеров на гнутых лапах, но Брент настаивал на джакузи. Супруги договорились устроить и то, и другое. Вечерами, когда обе емкости наполнялись водой, а Брент принимался перетаскивать жену к себе в джакузи, чтобы сравнить ощущения, в ванной раздавался заразительный смех и визг Гейли. Впрочем, она неизменно соглашалась, что муж прав, и время совместного купания проходило весело.
От Ричмонда усадьбу отделяло расстояние, которое можно было преодолеть на машине примерно за час. Гейли по-прежнему три раза в неделю появлялась в галерее Джеффа. А по средам в половине пятого вечера она приходила на очередной сеанс к психоаналитику – доктору Полу Шафферу.
Нельзя сказать, что этот маленький старичок с седыми волосами и легкой улыбкой на губах был ей неприятен. Гейли не стала бы отрицать, что час пребывания в его кабинете доставлял определенное удовольствие – она по-настоящему расслаблялась и отдыхала. Она никак не могла понять, чем это может помочь. Она уже поведала доктору о детстве: да, оно было счастливым, да, ее родители были замечательными людьми, да, она пережила глубокое горе, потеряв их. Пришлось рассказать о Тейне: да, она чувствовала себя виновной в его смерти. Доктор Шаффер внимательно и сочувственно слушал ее, расспрашивал о подробностях, давал советы, но Гейли не услышала ничего, чего не знала или не понимала бы до визита к нему.
Поэтому все это казалось ей пустой тратой времени, особенно если учесть, что с того дня, как умер дядя Хик, кошмары ни разу не посещали ее. К тому же после переезда в усадьбу Эйнсвортов она чувствовала себя чрезвычайно счастливой и спокойной, впрочем, как и Брент. Он снова попросил Гейли позировать ему. Ей нравилось работать вместе с ним. Если порой Брент слишком увлекался, то стоило намекнуть на усталость, как он просил прощения и принимался разминать ее окаменевшие от напряжения мускулы. А за массажем неизбежно следовали любовные утехи.
Доктор Шаффер несколько раз спрашивал Гейли о сексуальной жизни. На первых порах возникло желание послать его подальше, но она все же ответила, что с этим все великолепно. Для себя Гейли твердо решила не посвящать его в интимные подробности отношений с мужем. Она знала, что Брент изложил доктору взгляд на происходящее. Возможно, они пришли к общему выводу, что
Гейли настаивала, что давно не видела никаких снов, но даже когда они приходили, она немедленно забывала их, так что ей непонятна тревога Брента. Встречи с доктором Шаффером отнимали какой-нибудь час в неделю и успокаивали мужа, поэтому Гейли не протестовала.
В остальном жизнь ее текла спокойно и счастливо. Во всяком случае, она еще долго оставалась при этом мнении. Вплоть до того, как к ним наконец приехали долгожданные гости.
Гейли запомнила этот вечер навсегда. Начался он прекрасно. Она вернулась из Ричмонда около шести. Брент все еще находился в студии, а Мери колдовала в кухне над новым блюдом – кокосовым хворостом. Гостей ждали не раньше чем через два часа, поэтому Гейли решила прихватить бокал вина, наполнить любимую ванну на гнутых ножках теплой водой и немного расслабиться.
Она лежала в радужных облаках пены, блаженствовала и думала: «Нет, ни с чем на свете не сравнится моя ванна», – как вдруг в дверь постучали.
– Брент? – отозвалась она.
Дверной замок щелкнул, показался сначала огромный букет роз, а за ним – муж, весь потный и перемазанный красками. При виде этого сочетания Гейли рассмеялась и воскликнула:
– Какие прекрасные цветы!
Брент подошел и опустился на колени, целуя жену. Гейли протянула руки к розам и забрызгала его футболку. Он улыбнулся.
– Поздравляю тебя, милый.
– Спасибо. Правда, это уже не полугодовой юбилей, верно?
– Тогда поздравляю тебя не с юбилеем, а просто так. – Гейли высоко подняла руки над водой, спасая розы от мыльной пены. Брент ухмыльнулся, глянул на промокшую футболку, поднялся и перешагнул через край ванны в теннисных тапочках, джинсах и заляпанной рубашке. Увидев, что вода потекла через край, Гейли взвизгнула и начала возмущаться, но Брент ловко придвинул ее к себе, обнимая и располагая у себя между ног:
– Иди-ка сюда.
– Дурачок! – вскричала она. – Ты слишком большой… Да еще в одежде и в тапках и…
– А без одежды и тапок я стану заметно меньше? – Он невинно приподнял брови, положив ногу на борт ванны. – Тогда помоги мне.
– Сам развязывай свои мокрые тапки!
– Ну пожалуйста.
Недовольно ворча, Гейли развязала шнурки и, стянув один тапок, бросила его на пол, но предупредила, что Брент будет убирать лужи.
– Но это же ты виновата – выбрала слишком маленькую ванну для двоих. Я не зря говорил, что джакузи гораздо лучше.
В одном теннисном тапке, в мокрой одежде Брент встал и перенес жену в джакузи. Расслабившись под упругими струями воды, они сначала предавались веселью, а потом – любви. Когда устали и от того и от другого, то еще некоторое время лежали, блаженствуя и отдыхая, поверх покрывала в спальне. Гейли принялась было оплакивать судьбу роз, но Брент глянул с такой комичной гримасой, что она поспешила заверить его: проведенное вместе время, спору нет, стоило нескольких цветков.
Брент провел пальцем в одну и в другую сторону вдоль спины Гейли, на ощупь, но безошибочно обвел круги возле ямочек. Она с трудом заставила себя пробудиться от сладкой истомы.