Ничья земля. Тетралогия
Шрифт:
Бизнес Сергеева был рискован, прост и прибылен. Он вполне бы мог составить не просто большое, а очень большое состояние и навсегда забыть, как пахнут гниющие на солнце трупы, и каково это — есть зажаренных на костре крыс, пойманных в силки на развалинах некогда живых городов.
Сергеев был мародером. Не просто мародером — таких было — пруд пруди, да и можно ли считать мародерами тех, кто добывал себе одежду и пропитание в развалинах? На Ничьей Земле деньги не стоили ничего, а банка тушенки — была целым состоянием. За пределами Ничьей Земли — тушенка была просто тушенкой, а деньги — просто деньгами. Сергеев грабил банки. Вернее, не банки, а то, что от них осталось,
Началось все с того, что в Запорожье Сергеев набрел на сейф персонального депозитария, лежащий на улице. Сейф был измят, полураздавлен и покрыт толстой коркой подсохшего ила. От финального удара о бетонный угол разрушенного Волной здания, сейф почти лопнул, стенка, в которую входили ригели замков, отогнулась так, что часть ячеек раскрылась. По воле случая — лежащие там вещи не вылетели наружу, не намокли и не попались никому на глаза. Сергеев был единственным, кого заинтересовало содержимое тяжеленного шкафа, лежащего на улице мертвого города. В трех ячейках лежали почти семьдесят тысяч долларов. В двух других — более пятидесяти тысяч евро. И драгоценности — пугливая, и, почти наверняка, нынче покойная, хозяйка которых не доверяла домашнему сейфу. Вначале они показались Михаилу стекляшками, кучкой бесполезной бижутерии. Он и положил их в рюкзак так, на всякий случай. Как выяснилось потом, стоили они куда больше, чем мог себе представить Сергеев. Даже больше, чем содержимое всех остальных ячеек того, самого первого шкафа.
Ни деньги, ни драгоценности съесть было нельзя, но мысль, пришедшая в голову Михаила, была проста. Ведь нормальная жизнь была совсем рядом — пара сотен километров на восток или на запад.
Граница тогда охранялась плоховато — Сергеев с его подготовкой перешел ее, как разогретый нож проходит сквозь кусок подтаявшего сливочного масла. Никого не убил, и не покалечил — словно по бульвару прогулялся. Задержался чуток в Донецке, прикупив одежду сначала по дороге, а потом уже в дорогом бутике, в цокольном этаже «Президент отеля».
По улицам Донецка сновали автомобили, пылали неоновым светом рекламы, из распахнутых навстречу летней ночи окон звучала музыка. У идущего по улице Ленина Сергеева то и дело возникало желание перебросить автомат с плеча на грудь и дать очередь, патронов на десять. По этим шикарным лимузинам, по зеркальным витринам, по счастливым улыбающимся лицам, по смеху из окон и дверей. По всему, что его окружало. Он зверел от такой несправедливости — в двух шагах от Ничьей Земли протекала своим чередом нормальная человеческая жизнь. В двух шагах от чужого несчастья люди предпочитали делать вид, что ничего не произошло, что они ничего не знают.
Но не было у него на плече автомата. И, слава Богу, что не было.
Ночью, лежа, впервые за два года, на белых чистых пахнущих ароматизаторами и чистотой, простынях, он не спал и слезы, горячие от ненависти, жгли ему щеки и, скатываясь, впитывались в подушку. Работающий телевизор бросал в гостиничный номер блики, тихонько, на одной ноте, гудел холодильник минибара. И, лишь когда беспокойная ночь канула в рассвет, Сергеев уснул.
Потом был куплен паспорт — наиболее доступный, но нерешающий всех проблем, паспорт вновь образованной Восточной республики. Красный, в лучших традициях отечественной истории, с двуглавым орлом, сидящим сверху на тризубе.
Имя мудреца придумавшего Восточной республике такой герб — история не сохранила. Его, скорее всего, расстреляли на скорую руку, чтобы не позориться, а те, кто утвердил эскизы, ссылались на занятость и напряженность момента. Но что сделано, то сделано — паспорта Восточников еще долго называли «вилкой в жопе», даже после того, как смешные бланки сменили на новые.
Российский паспорт, более приемлемый для дальних путешествий, он купил в Москве, уже по своим каналам. Паспорт был «правильный», не «покойницкий», не на ворованном бланке — и денег, соответственно, стоил немалых.
На обложке красовался двуглавый орел, на этот раз без вилки в заднице, и надпись «паспорт», а внутренний форзац метил стилизованный профиль Крутова — вполне узнаваемый, как ранее был узнаваем профиль Ленина, украшавший все купюры. Преемственность поколений, как потом выяснилось, была отличительной чертой российской власти, вот только второй Фанни Каплан пока не нашлось.
Несовершенная Федерация стремительно скатывалась в совершенную монархию. ГУЛАГ, под другим названием — был, террор — под видом борьбы с организованной преступностью — тоже был, даже тройки, вершившие правосудие в скоростном режиме — были. А вот вторую Фанни Каплан российская земля не родила — повывел Александр Александрович вражеское семя недрогнувшей чистой рукой, под удары горячего сердца, с холодной, как всегда, головой.
Но и в Москве, в этой столице регенерировавшей из состояния демократии Империи, Сергеев бы прижился без труда. Для него это было бы просто возвратом на исходные позиции — он застал последние годы могущества СССР и хорошо помнил основные правила. Но план состоял в другом — он должен был вернуться.
Он купил услуги пилота в Белгороде и, как выяснилось потом, купил и самого пилота, который летал с ним почти четыре года, до самой своей глупой смерти. Он разбился при посадке, на обратном пути, пьяный, так и не успев получить гонорар за последний вылет. В общем-то, не задорого купил — в комплекте с летным опытом и бесстрашием шли: нежданная преданность, настоящая дружба и профессионализм.
За пару дней Сергеев загрузил допотопный У-2 медикаментами, медицинским оборудованием, оружием, снаряжением. И вылетел в сторону Ничьей Земли, где и приземлился благополучно, несмотря на обстрел из стрелкового оружия и одну сумасшедшую зенитку, на которую они нарвались на самой границе.
Теперь все было проще. На каждой из границ существовали свои группы, зарабатывавшие на жизнь нелегальной переброской людей за пределы резервации. Работали группы, в целом и общем, аккуратно, хотя гарантий успешной переброски никто не давал, и, бывало, вместо удачного побега, все заканчивалось стрельбой и смертью. Появившиеся на некоторых участках обширные минные поля нарушителей границ не останавливали — те, кто решался на побег, были людьми отважными и смерти не боялись. То, что каждый день происходило в Зоне Совместного Влияния, зачастую, было гораздо хуже смерти.
Сам Сергеев уже многие годы пользовался услугами группы «Вампиров» — молодых харьковских пацанов, фанатов парапланеризма и дельтапланеризма. Кому-то из них пришла в голову светлая идея — и вот через контрольно-следовые полосы, минные поля, над головами пограничных дозоров, сопровождаемых служебными церберами, засновали черные, как ночь, дельтапланы — «двойки». Невидимые для радаров, бесшумно скользящие на фоне черного ночного неба. Тяжелые грузы ребятам были не по зубам, ими занимались другие спецы. Нужно было только указать квадрат, и в нужное время, за очень редким исключением, шелестя парашютным шелком, с неба опускались крепко сколоченные деревянные ящики. Там где был спрос, немедленно возникало предложение — и вопросы риска для чьей-то жизни в сравнении с деньгами не значили ровным счетом ничего.