Ничья. Получившая имя
Шрифт:
– Так мы максимальное угадать не сможем.
И ведь действительно, выбирай хоть сто, хоть двести.
Я оказалась второй. Победила Куколка. Кто бы сомневался, с ее-то образованием! Раздосадованная Попка назвала нас мошенницами и целый час дулась. Еще бы, ее «двенадцать» оказалось самым маленьким.
Теплая вода помогла немного расслабиться, ненадолго забыть, кто мы. Сначала стеснялись друг друга, но потом привыкли, даже терли подружкам спину. После унизительного раздевания на отборе все пустяки, той же Попке не придет в голову меня щупать, проверять в потаенных местах. Словом, мы с удовольствием плескались в корыте, когда из-за
– Пошевеливайтесь, отродья!
Едва не своротив корыто, солдаты, грубо хватая за руки, наградили каждую железными браслетами. Судя по крикам из-за стены, не все девочки успели одеться. Но фрегийцев наша нагота не волновала, они слишком злились на сбежавшую Веточку, чтобы думать о чем-то другом.
– Интересно, а нас покормят? – когда повернулся ключ в хлипком замке, с тоской вопросила пустоту Попка.
Она сидела на полу посреди мыльной лужи – там, куда ее толкнули.
– Даже не знаю. Вдруг накажут?
Несправедливо, но от сборщицы можно всего ожидать.
– И как теперь?..
Фиалка обреченно покосилась на скованные руки. Воду пролили не всю, остыть она тоже не успела.
– Давай вдвоем? – предложила Попка. – Как-нибудь друг дружку вымоем.
Пока они плескались, подошла к окну и прижалась носом к грязному стеклу. Возле постоялого двора мелькали огни, снизу долетали зычные приказы офицера. Не верилось, неужели Веточка действительно сбежала! Но как?! Всем сердцем желала, чтобы ее не нашли, пусть хотя бы одна спасется.
Ужин нам таки принесли, заодно забрали мыло и корыто. Вода в нем потемнела – еще бы, столько грязных тел туда окунулось! Ели молча, боясь упустить что-то важное: обрывок разговора фрегийцев, проклятия сборщицы. Но ничего, постоялый двор словно вымер.
На следующее утро выяснилось, что Веточку не нашли. Наверняка спрятал кто-то. Фрегийцы угрожали, все вверх дном перевернули – пусто. Раздосадованная сборщица прокляла паршивку и пополнила наши ряды подавальщицей. Количество девушек в партии неизменно, если привезешь на одну меньше, оправданий никто слушать не станет.
Именно из-за побега Веточки нас решили переправить во Фрегию по морю. Столь напугавшую меня большую воду я видела дважды: когда всходила на борт и когда пришла моя очередь прогуляться по палубе. Остальное время приходилось бороться с качкой в темном трюме, в котором пахло хуже рыбных рядов. Виной всему отхожее место. Его отгородили выцветшей занавеской, поставили ведро. Выносили туалет раз в сутки, остальное время он щедро ароматизировал помещение.
Глаза быстро привыкли к темноте, и через пару часов я худо-бедно могла рассмотреть скудную обстановку. Вместо коек подвесили гамаки, кинули набитые соломой тюфяки. Их начинка пахла немногим лучше отхожего места. На стенах я нащупала кольца и цепи. Выходит, судно и прежде использовали для перевозки рабов. Нам повезло, сгрузив в трюм, кандалы сняли, хотя бы можно держаться за борта при качке. Она доставляла множество неудобств, от простейших бытовых, когда сложно устоять на ногах или не пролить воду из латунной кружки, до тошноты. Морская болезнь никого не обошла стороной,
Моя очередь прогуляться по палубе подоспела почти у самых берегов Фрегии. Возившийся с парусами матрос даже любезно указал, в какой она стороне – неясное темное пятно на горизонте. После зловонного трюма палуба казалась волшебным местом. Пусть здесь так же шатало, зато довольно свежего воздуха, светло и можно двигаться. Ухватившись за снасти, стояла у высокого борта и пыталась надышаться впрок. Над головой кружили чайки. Сначала их скрипучие крики пугали, но потом я привыкла, задрав голову, подолгу наблюдала за полетом белоснежных птиц. Немного поглазев на очередную «сухопутную» рьянку, команда занялась делами. Теперь за мной наблюдали четверо: конвоиры и сборщица с капитаном. Последние стояли на ярус выше, на мостике, и о чем-то оживленно переговаривались. Судя по косым взглядам, беседовали обо мне. Нехорошее предчувствие шевельнулось в груди, но я поспешила его задавить. Что толку, если ничего не изменишь?
Интуиция не подвела: сборщица велела привести меня в кают-компанию. О, как разительно она отличалась от трюма! Будто комната в богатом доме. На стенах картины, мирно тикают в углу часы. Три по полудню. Мягкий диван, два кресла, столик – уж на корабле ли я нахожусь?
– Подойди! – поманила сборщица.
Вытянув ноги, она вольготно устроилась на диване. Капитан, скрестив руки на груди, стоя замер рядом с ней. Взгляд его быстро пробежался по моему телу и вопросительно обратился на сборщицу. Та кивнула и быстрым движением поднялась.
– Разденься!
Моргнула. А как же?.. Меня ведь никому не продали, я даже до храма не доплыла.
– Не беспокойся, обе твои дырочки останутся в сохранности, – угадав мои мысли, успокоила женщина в алом. – Капитан только посмотрит. Я разрешила ему первому оценить товар. Если повезет, он тебя выкупит у храма.
Что-то мне не хотелось подобного везения! Хотя я ничего о капитане не знала, даже толком рассмотрела его только сейчас. Невысокий, коренастый, с такой же, как у всех фрегийцев, оливковой кожей, еще больше потемневшей от солнца и ветра, темными волосами, собранными в низкий хвост. Широкие брови, высокие скулы, тяжелый подбородок, щетина. Глаза глубоко посажены, оттого кажутся злыми.
– Ну, раздевайся же! – поторопила сборщица. – Что замерла? Покажи товар. Капитан – мужчина обеспеченный. Жены у него нет, а в гареме всего три наложницы. Умело покрутишь попкой, займешь хорошее место.
Сглотнув, потянулась к крючкам, расстегнула один, второй.
– Да не обмирай! – скривилась сборщица. – Я ей услугу оказываю, до торгов покупателю показываю. Думаешь, всех сюда зову?
– Давайте я ее раздену? – предложил молчавший до той поры капитан. Вопреки ожиданиям, он не басил и не хрипел. – И сколько мне доплатить, чтобы она?..
– Потом! – взмахом руки прервала его явно испуганная женщина. – Не здесь же и не так открыто!
Нахмурилась. О чем это они? Но думать было некогда, из двух зол выбирают меньшее, и я предпочла раздеться сама. Разумеется, догола – иного вида обнажения для фрегийцев не существовало.
– Руки на бедра поставь, – командовала сборщица. Она обрела прежнее спокойствие, расслабилась. – И сюда подойди, встань перед капитаном. Теперь нагнись, упрись руками в диван. Смотрите, капитан, теперь все видно, ничего не утаить.